Внезапно он останавливается. Я тоже, причем главным образом по той причине, что настроение Клемента кардинальным образом меняется. Он хватается за голову и сыплет нецензурщиной. Впервые с тех пор, как он вломился в мою жизнь, я вижу какие-то эмоции. Его что-то явно расстроило, но поскольку на улице ни души, вряд ли это кто-то из людей.
Я осторожно приближаюсь, но его настроение уже изменилось. Похоже, его гнев уже полностью выдохся, и теперь Клемент стоит, уперев руки в бока и понурив голову.
Отваживаюсь подобраться еще ближе.
— Клемент, что случилось?
Он только медленно качает головой.
Наконец, он поднимает на меня взгляд.
— Что за хрень здесь произошла?
Я осматриваюсь по сторонам, пытаясь понять, что не так. Слева продолжаются дома. Справа деревянная изгородь с калиткой в коллективный сад какого-то многоквартирного дома.
— Не понимаю, о чем вы, Клемент.
Внезапно он разворачивается и бросается через дорогу. На противоположной стороне снова хватается за голову, при этом взгляд его устремлен на фасад многоэтажки.
Вздыхаю и тоже перехожу дорогу, стараясь подавить растущее беспокойство. Становлюсь рядом с Клементом и смотрю, что же его так потрясло.
Фасад многоквартирного дома выстроен из кирпича и камня в стиле ар-деко. Теперь я вижу, что это огромное здание, протянувшееся вдоль улицы по меньшей мере метров на сто. Тем не менее причина горя Клемента по-прежнему не ясна.
— Так в чем дело? Это и есть то место, о котором вы говорили?
Вместо ответа Клемент указывает на огромные красные буквы на каменной части фасада: «Восточная трибуна».
До меня доходит, что перед нами.
— А, так здесь раньше был футбольный стадион?
— И не просто стадион!
Без дальнейших объяснений он снова шагает вдоль улицы, а я безропотно семеню следом. Метров через сорок мы останавливаемся, и Клемент снова задирает голову к зданию, и я вижу еще одну надпись красным: «Стадион Арсенал».
В прошлом году в одной из присланных секонд-хендом коробок я откопала книгу про стадион в Хайбери. Довольно быстро ее выкупил один из моих регулярных покупателей, и именно из-за него я и запомнила эту историю: чуть от скуки не умерла.
Участок дома позади нас отделяется от тротуара полуметровой оградой, на нее-то Клемент и усаживается и принимается созерцать бывшую домашнюю арену футбольного клуба «Арсенал».
— И когда он накрылся? — тихо спрашивает он через какое-то время.
— Накрылся? Вы о чем?
— Клуб. «Арсенал». Когда он накрылся?
— Вовсе он не накрылся. Они просто переехали на новый стадион.
— Значит, клуб сохранился? Команда все еще играет?
— Да, и, кажется, он где-то недалеко отсюда. Это здание — архитектурный памятник, поэтому его и перестроили в жилой дом, а не снесли.
Клемент качает головой и что-то бормочет себе под нос.
Во мне закипает раздражение. Соглашаясь отслониться от маршрута, я представляла себе нечто иное.
— Когда вы сказали, что хотели бы навестить убежище, я думала, это церковь или что-то вроде того. Мне и в голову не пришло, что вам хочется поностальгировать о чертовом футбольном стадионе.
На лице Клемента безошибочно читается негодование.
— Слышь, пупсик! На этом стадионе я воздал больше молитв и благодарений, чем в любой чертовой церкви. Черт, да это и была моя церковь, почти тридцать лет, с самого моего детства!
— Конечно-конечно, но все равно, это же просто футбольный клуб. Не понимаю, из-за чего вы так расстроились.
Едва лишь слова эти вылетают у меня изо рта, как я тут же в них раскаиваюсь.
— Не врубаешься, да, пупсик? — ревет Клемент. — Это же не просто футбольный клуб! Уж для меня-то точно! Фанаты были моей семьей, а трибуны — домом куда более настоящим, чем тот приют, где я вырос!
Ну вот, опять я вляпалась.
— Простите, — мямлю я.
Раздражение немедленно сменяется чувством вины. Какой бы нелепой ни казалась вся эта история, и что бы там Клементом ни двигало, без него мне ни в жизнь не выбраться из этой передряги.
Он надувает щеки и закрывает глаза. Я прикусываю язык и терпеливо дожидаюсь, пока он не заговорит.
Ожидание растягивается почти на минуту.
— Вот уже второй раз за последний час, — совершенно спокойно изрекает Клемент.
— Что второй раз?
— Тебе приходится извиняться.
— Так и есть. Боюсь, порой я не думаю, перед тем как раскрыть рот.
— Ты не одинока, пупсик. И все же, как подсказывает мне опыт, ты добьешься большего, если будешь держать рот закрытым, а ум открытым.