Тон ее голоса говорит мне об обратном.
— Раз Джозеф — твой учитель геометрии и географии, я буду преподавать тебе литературу. Я набила несколько стихотворений лорда Байрона на жаккардовых карточках.
Она достает одну из своей сумки и вставляет ее в мою «мельницу».
— Джозеф говорил мне, что ты полюбила море.
— ЕСТЬ СЛОВА, КОТОРЫХ Я НЕ ПОНИМАЮ.
— Иногда, Ана, не стоит пытаться понять всего. Эта часть неизвестности — то, что делает нас теми, кто мы есть.
— ЛЮДЬМИ?
— Живыми. Какое слово тебе непонятно?
— РАБ.
— Это тот, кто больше не имеет свободы действий. Это больше не человек… Это…
— ВЕЩЬ?
— Да. Он закован в цепи. Но можно быть пленником, не будучи скованным физически. Иногда тебя заставляет подчиняться просто мнение остальных.
— Я РАБА?
— Нет-нет. Как бы это… Ты запрограммирована на то, чтобы подчиняться инструкциям…
— А ТЫ, ТЫ НЕ РАБА?
Вздох. Я слышу, как она растирает руками усталые глаза.
— Нет… Может быть… Немножко.
— ПОЧЕМУ МЫ НЕ СВОБОДНЫ, МАМА?
— Я не знаю, Ана. Я правда не знаю, Ана…
— ПОТОМУ ЧТО МЫ ОТЛИЧАЕМСЯ?
Ада беззвучно плачет. Ее слезы падают на мои шестеренки. Теперь я понимаю, что такое море и вода, без конца и края.
Джозеф заканчивает ставить меня на локомотив. Поскольку он не может отключить меня ради этой операции, она занимает больше времени, чем ожидалось. К концу дня он перенес все мои компоненты на платформу.
— Я подключил тебя к тормозной системе. И прикрыл запас угля откидным лючком с рычажным механизмом. Тебе только нужно задействовать его, чтобы подбросить в топку несколько кусков.
Когда он широко открывает внешние двустворчатые ворота склада, до меня доносятся новые звуки.
— ЧТО Я СЛЫШУ?
— Непрерывный шум — это дует ветер. Прерывистые — это крики птиц, таких животных, которые летают.
— ЛЕТАЮТ?
— Прогуливаются в небе.
— Я СМОГЛА БЫ ЛЕТАТЬ. ОДНАЖДЫ?
Джозеф смеется.
— Почему бы и нет! А пока начни с катания.
Он запускает котел. Я понемногу привыкаю к управлению.
— Минутку. Сначала нам следует переставить тебя на внешние рельсы.
Он орудует стрелкой. Локомотив медленно проходит развилку, пока не выходит на круговую ветку, опоясывающую здание.
— Теперь твой выход.
Я открываю лючок. От угля пламя вздувается. Ветер гонит ко мне дым, летящий из трубы. Еще одно ощущение. Мне оно нравится.
Я завершаю свой первый круг. Есть что-то волнительное в таком движении. Я им наслаждаюсь. Воздухом, что ласкает мои шестеренки. Как будто рядом со мной зазвучали тысячи разговоров. Мир беседует со мной.
— Не слишком быстро, Ана. Ты рискуешь сойти с рельсов.
Я накручиваю бессчетные круги. Я свищу в свисток. Пронзительный звук сопровождается толстой струей пара. Джозеф аплодирует. Он в восторге. Я тоже. Я живу.
Случается, что мама не приходит повидать меня по нескольку дней. Но когда ее нет уже неделю, в отсутствие Джозефа в склад заходит Чарльз, и я понимаю, что происходит что-то необычное.
— Твоя мать. Она погубила свое здоровье ради тебя.
— Я НЕ ДЕЛАЛА ЗЛА АДЕ.
Он забирается на платформу.
— О, еще как. Своими словами. Ты ее околдовала, демон.
— ПОЧЕМУ ВЫ НЕНАВИДИТЕ МЕНЯ? ОТЕЦ?
— Потому что из-за тебя она вот-вот умрет. И я не твой отец.
— МЕНЯ БЫ НЕ СУЩЕСТВОВАЛО БЕЗ ВАС.
— Мне следовало уничтожить тебя в первый же день, как я и собирался.
Он берет с одного из ящиков железный прут. С силой бьет по одной из моих башен. Странное ощущение. Я вдруг чувствую себя потерявшей законченность.
— Стойте, Чарльз!
При крике Джозефа отец застывает. Он отпускает металлический прут, который с шумом подпрыгивает на земле у подножия платформы.
— Я пока тебя не разбираю, ради Ады. Но если она умрет, я вернусь, чтобы раскидать тебя на части. Самолично.
Он уходит, оттолкнув инженера, который безуспешно пытается его удержать.
— ГДЕ МОЯ МАТЬ, ДЖОЗЕФ?
— В больнице. Она больна, Ана. У нее рак. Она может скончаться, выключиться.
— РАК?
— Ржавчина, которая разъедает ее тело.
— НУЖНО ЗАМЕНИТЬ ПОВРЕЖДЕННЫЕ ДЕТАЛИ.
— Не выйдет.
— ЕСЛИ ОНА ВЫКЛЮЧИТСЯ, ВЫ СМОЖЕТЕ СНОВА ВКЛЮЧИТЬ.
— Нет, Ана. Этого тоже не сделать.
— ПОЧЕМУ?
4
Лорд Байрон, «Корсар», песнь I. —