— Квартиру, квартиру… На хрена она мне сдалась?
— А что ты пропиваешь-то? — спросил Шило. — Ее же и пропиваешь.
— Небось и пропил уже, — поддакнул Горбачев.
— Это дело мое, — отрезал Козырь. — Потому и пропиваю, что не нужна. Я женился не из-за квартиры, а чтоб в доме хозяйка была. Таким хозяйкам подол надо задирать, да ремнем по заднице толстой! А я все жалел, ну так, может, иногда… — смутился он.
— То-то она у тебя вся в синяках ходила после праздников, — заметил Горбачев и поводил рукой по животу. — Что-то нехорошо мне.
— Старый стал совсем, — тут же нашел объяснение Шило. — Давай выпей вон, все мигом пройдет!
И снова наполнил стаканы.
— А ты свою не бил, что ли, рожа твоя горбатая? — занюхивая рукавом, спросил Козырь.
— Это у кого это рожа горбатая? — набычился Горбачев. — Это вон у тебя кирпича просит.
— Да пошел ты!.. — огрызнулся Козырь.
— Ты кого это послал? — пуще прежнего взвился хозяин. — На мои пьем, и он еще меня посылать будет! Я тебе сейчас ребра-то пересчитаю!
— Кому это ты пересчитаешь? Ты что, бык, что ли? Или вагон здоровья? Так сейчас разгрузим!
Козырь начал тяжело подниматься со стула, сжимая кулаки. Горбачев потянулся за пустой бутылкой, сжал ее за горлышко и уже замахнулся, как его руку перехватил Шило.
— Вы что, мужики, вы что? Охренели, что ли?
— А что он здесь выпендривается? — кивнул в сторону Козыря Горбачев.
— А он чего? — в свою очередь ощетинился тот.
— Да ладно вам, еще вон осталось, — кивнул Шило в сторону водки.
— Я не буду, чего-то меня мутит, — признался Горбачев.
— Меня вообще-то тоже, — поддержал его Козырь и тут же нашел объяснение: — Это все из-за огурцов твоих!
— Чего ты тут на мои огурцы? Это жена моя делала.
— Когда? Двадцать лет назад? — хмыкнул Козырь.
— Это он небось у бабки своей спер, — улыбнулся Шило. — Помнишь, он снял какую-то шмару на Сенном два месяца назад? Женщина — подарок!
Козырь ухмыльнулся, вспомнив, с какой «необыкновенной красоты и обаяния» женщиной познакомился Горбачев на Сенном рынке, и пьяно загоготал. Дама та была украшена синяками, на нижней губе ее красовалась отвратительная бородавка, говорила она сквозь гнилые зубы и через слово был мат, а уж запах от нее исходил такой, что даже видавшие виды Козырь и Шило брезгливо морщили носы и отворачивались. А уж хвасталось это чудо природы напропалую — и что в молодости она была красавица, и что сейчас еще, стоит ей только накраситься и пройтись по проспекту, как все мужики будут ее. А один, начальник самый главный, в ногах у ней валялся, замуж звал.
Воспоминания об этой женщине вызвали жгучий румянец на бледных щеках Горбачева, а смех собутыльников он счел неимоверным оскорблением.
— Чо щеришься, босота? — окрысился он на Козыря. — С тобой даже такая не пойдет! Пятый год без бабы живешь.
— А они ему на хрен не нужны, — захихикал Шило. — Он свою женилку пропил давно! Пропил, да? А чего же с друзьями не поделился?
В ответ на это Козырь размахнулся и врезал Шилу со всей силы в лицо. Шило повалился на пол и, падая, сломал старый стул.
— Ах ты, сука! Убью! — завопил Горбачев, видя, как крушат его мебель.
Он схватил со стола бутылку, грохнул ее о стол и направил искореженное стекло в сторону Козыря. Тот, сатанея, успел сдернуть с ближнего к нему края стола кухонный нож и, крутя им в воздухе, засипел:
— Вот только подойди, коряга горбатая, я тебя вмиг порежу!
Чувствуя с пола, что события приобретают угрожающий оборот, поверженный Шило моментально вскочил на ноги и быстро заверещал, пытаясь угомонить своих товарищей по стакану:
— Мужики, будет вам ссориться! Так хорошо начали! Вы чо, в самом деле? Из-за бабы какой-то мразотной, ее уж и нет давно! Чего, в самом деле, о ней вспоминать? Давайте допьем лучше, поговорим за жизнь…
Горбачев, прислушавшись к его аргументам, отбросил «розочку» в угол. Козырь, с ненавистью глядя на него, медленно опустил нож. После этого прошел к столу, налил только себе и залпом выпил. Затем зачерпнул алюминиевой ложкой из банки икры и закусил, смачно пережевывая и мрачно поглядывая на Горбачева.
— Вот и ладушки, вот и ладушки, — завертелся возле стола Шило, разливая водку и угодливо посматривая на Горбачева. — Тебе побольше плеснуть? — подмигивая, спросил он.
— Н-не надо, — заплетающимся языком ответил тот. — И так херово чего-то. Надо рассольчику, что ли, хлебнуть.
Он плеснул себе в стакан рассолу из огуречной банки и с жадностью выпил.
— Вроде как полегчало маленько, — проговорил он. — А то прямо все нутро жгет.