Действительно, вышеприведенное о нем мнение является сплошным недоразумением, чтобы не сказать больше. Что такое Тарас? — Сын богатого купца, он порвал сношения с отцом, уехал учиться в Москву, был замешан в политическое дело и сослан на поселение в Сибирь. В первой половине романа Тараса нет на сцене; изредка говорят о нем — и заметно, что Горький старается подготовить его появление и выставить его в самом благоприятном свете; это должны сделать и неприязненные отзывы старика Маякина о сыне (IV, 206–207)[27], и рассказы о нем его сестры, которая смотрит с благоговением на брата, так как «он ценою тяжелых страданий, ценою молодости своей, загубленной в ссылке, приобрел право суда над жизнью и людьми…» (IV, 301)[28]. Затем, уже в конце романа, появляется и сам Тарас — и разочарование в нем Фомы — а вместе с ним и читателя — полнейшее. Перед нами солидный и степенный человек, сразу же начинающий речь о выгоде производства соды; он с презрением относится к своим «заблуждениям молодости» и твердо, с весом изрекает трафаретную мораль из Смайльса и Леббока[29] — что «счастие человека обусловлено его отношением к своему труду» — мораль, позволяющую ему застыть в тупом самодовольстве жизнью и самим собой.
«Несчастие большинства людей в том (тоном проповедника изрекает он своей сестре), что они считают себя способными на большее, чем могут… А между тем от человека требуется — немного: он должен избрать себе дело по силам и делать его как можно лучше, как можно внимательнее… Ты почитай Смайльса — не читала? Очень дельная книга… Здоровая книга… Высота культуры всегда стоит в прямой зависимости от любви к труду… А чем выше культура, тем глубже удовлетворены потребности людей <…> Счастье — возможно полное удовлетворение потребностей… Вот… И, как видишь, счастье человека обусловлено его отношением к своему труду…» (IV, 338–339)[30].
Все это залежалое старье буржуазной морали, действительно выкроенное из Смайльса и Леббока, может только претить всякой живой душе — и все симпатии читателя несомненно на стороне Фомы, с горечью и тоскою возражающего на тираду Тараса:
«Это неверно, что в трудах — оправдание… Которые люди не работают совсем ничего всю жизнь, а живут они лучше трудящих… это как? А трудящие — они просто несчастные… лошади! На них едут, они терпят… и больше ничего… Но они имеют пред Богом свое оправдание… Их спросят: вы для чего жили, а? Тогда они скажут: нам некогда было думать насчет этого… мы всю жизнь работали. А я какое оправдание имею? И все люди, которые командуют, чем они оправдаются? Для чего жили?..» (IV, 340)[31].
Тарас на все это, с сознанием собственного превосходства, отвечает только советом — читать книжки, сейчас же забывает об этом разговоре и только интересуется — в чьих руках денежные дела Фомы? Узнав, что в руках своего отца, — он совершенно успокаивается.
Таков несимпатичный облик этого бывшего политического ссыльного, теперь удовлетворившегося вываркой соды и незыблемо стоящего на почве обычной буржуазной морали, пытающейся обойти вечный вопрос «о голодных и раздетых» жалкими ссылками на то, что «счастье есть труд».
Все это так; но где же здесь презрительное отношение Горького к интеллигенции и культуре? Неужели ренегат Тарас, изменивший идее ради соды, — неужели он может считаться представителем интеллигенции? Нет, в лице Тараса не интеллигенцию позорит М. Горький, а своего вечного, исконного врага, пренебрежение к которому проходит красной нитью через все его рассказы; к нему беспощадно жестоко относится наш автор, в его улучшение и развитие он не верит — и это, конечно, русский кулак-купец. Можно не преувеличивая сказать, что сам Горький смотрит на купца глазами Аристида Кувалды из «Бывших людей» (II, 174–176)[32]. Купец Иуда Петунников — вот основной тип русского купца в изображении М. Горького, и нет в этом типе ни одной светлой черточки, ни одной симпатичной стороны. Купец жертвует десятки тысяч на общее благо (в «Мужике», Чечевицын) — автор сейчас же поясняет устами главного героя (Шебуева), что «замотался, подавился, старый волк! Смерть чувствует и — подло трусит… га-адина!»[33].
Купец стремится к образованию, к знанию и свету — Горький сейчас же выставляет типы Петунникова-сына в «Бывших людях», Смолина в «Фоме Гордееве»; все это — «молоденькие паучки» (II, 196)[34], еще более страшные темной массе, чем их непросвещенные отцы. Таков и Тарас Маякин. Ни знание, ни понимание передовых идей времени не могли заглушить в нем сословных вековых инстинктов — именно это указывает Горький устами старика-отца: «Вот — гляди! Вот — человек! Вот что такое Маякин! Его кипятили в семи щелоках, из него масло жали, а он — жив! И — богат! Понял? <…> Это значит — Маякин! <…> Я в кровь верю! В родовую кровь… в ней вся сила!..» (IV, 330)[35].