— А ты орел, — ухмыльнулся Хэнсон, когда они забрались в пропыленный кузов и грузовик тронулся. — Сколько ты схлопотал, всего четыре?
— Да, всего четыре.
— Ишь ты, здорово! Бывает, на первой беседе по десять — двенадцать раз ткнешь. При мне двое парней даже в обморок грохнулись, пришлось их выносить. Самое меньшее на моей памяти — два удара, так это и то был Джек Мэллой, а он третий раз сидит. Так что ты молодцом.
— Приятно слышать, — мрачно сказал Пруит. — Я уж думал, провалился на первом же экзамене.
— Ну что ты. — Хэнсон ухмыльнулся. — Я тобой даже гордился. Честь отдают все, так что это можно не считать. Получается, ты схлопотал только три. Даже Джек Мэллой — и тот в конце козырнул. Это у всех автоматом срабатывает.
— Ты меня утешил. — Ворота за ними закрылись, Пруит отвернулся, вдохнул прохладный воздух и увидел хребет Вайанайе, подымающийся за перевалом Колеколе, куда ехал грузовик.
— Ничего, очухаешься, — успокоил Хэнсон.
Чтобы попасть на черную вершину Колеколе, грузовик сначала спустился почти к гарнизону и обогнул офицерскую площадку для гольфа.
— Только посмотри на этих гадов, — с завистью сказал Хэнсон. Он сидел на заднем борту грузовика. — В гольф играл?
— Нет.
— Я тоже нет. Вот гады!
Грузовик привез их к каменоломне, расположенной ярдов на сто ниже седловины перевала, куда в тот раз он маршировал под конвоем Палузо и слушал, как снизу ему вслед улюлюкают заключенные. Неожиданно ему захотелось, чтобы какой-нибудь бедолага вроде него тащился бы сейчас походным шагом на перевал, он бы тоже нашел, что ему крикнуть. Хэнсон передал его охраннику, стоявшему на дороге.
— Пока, браток. Еще увидимся. — Ухмыляясь, Хэнсон залез в кабину рядом с шофером.
Грузовик зафырчал и покатил обратно, под уклон. Пруит посмотрел вниз — Скофилдский гарнизон расстилался под ним, как карта.
— Иди выбирай себе место. Любое. Вон там. — Охранник махнул пистолетом. — Работай.
Это был полукруглый открытый карьер в склоне горы, его разрабатывали уже лет сорок. Кроме охранника на дороге, заключенных сторожили еще двое: один стоял на выступе над карьером и держал под наблюдением всю территорию внизу, другой расхаживал по правому склону каменоломни, ближе к узкой расщелине, где начинался редкий лес, переходивший в заросли, которые покрывали гору Каала (4030 футов над уровнем моря, самая высокая вершина острова Оаху). На том склоне он по крайней мере будет ближе к свободе диких гор.
Взвалив кувалду на плечо, Пруит пошел направо. Неподалеку от него запорошенный серой каменной пылью гном опустил кувалду и застыл, он был похож на горного человека из «Рип Ван Винкля» или на одного из вагнеровских карликов-кузнецов, почерневших от копоти в глубоких пещерах в недрах гор. Гном потер спину, выпрямился и коротко улыбнулся ему — зубы и глаза хищно сверкнули белизной в серых складках лица.
— Привет, сучий ты потрох! — сказал Анджело Маджио. — Как ты там?
— Спина болит, — улыбнулся Пруит.
— Ха! Ты бы видел, что со мной было! — Анджело оскалился. — Синяки две недели не проходили. Каждый раз, как отливал, глаза на лоб лезли — ну, думаю, загнусь прямо в сортире!
Пруит рассмеялся, опустил кувалду, и они пожали руки.
— Гад ты все-таки, — сказал Анджело. — Нехороший человек. Я все жду и жду, когда ты тут объявишься. Подлюга ты, ни дна тебе ни покрышки!
— И тебе того же. А ты ничего выглядишь. Немного запылился, а так ничего.
— Эй, вы! — крикнул охранник с дороги. — Что вы там друг другу передаете?
— Руки пожимаем! — злобно заорал в ответ Маджио. — Слышал про такое? Ру-ко-по-жа-ти-е! Распространено среди христиан. Применяется при встрече двух культурных людей. Обозначает дружеское приветствие и что давно не виделись. Никогда не слышал?
— Маджио, кончай трендеть! — закричал охранник. — Давно в «яме» не был? Ты со мной эти штучки брось! Давай молотком работай, а не языком. Руки потом пожимать будете. Здесь разговаривать запрещено, сам знаешь.
— Ладно, сопля, не плачь! — крикнул Маджио. Люди, дробившие камни рядом с ним, разгибались и посмеивались, хищно оскаливая зубы, но Маджио их не замечал. — Черт возьми, — сказал он. — Черт возьми, ты отлично выглядишь. Второго такого урода я не видел.
— Я от твоей красоты тоже без ума, — улыбнулся Пруит.
— Ты не стой. Делай вид, что работаешь. — Анджело невысоко поднял кувалду и, согнувшись, дал ей свободно упасть своим весом. — Иди сюда, — позвал он, — этого камушка хватит на двоих. — Он оглядел недавно отколотую взрывом глыбу, словно оценивал противника. — Я не жадный, бери половину. — Он снова приподнял кувалду и снова дал ей упасть под собственной тяжестью.
— Спасибо, — сказал Пруит, становясь рядом и замахиваясь. — Ты мне одолжение не делай.
Анджело нагнулся посмотреть, куда пришелся удар.
— Что-то камушек очень твердый попался.
— А ну работайте! — закричал с дороги охранник. — Эй, вы, двое! Я ваяя говорю.
— Так точно, сэр! — крикнул Анджело. — Спасибо, сэр.
— Куртки снимать здесь, конечно, не разрешают? — спросил Пруит.
— Шутишь! Ни куртки, ни шляпы. Думаешь, зачем на куртке это «Р»? Чтобы было понятно, что ты заключенный? Нет, в это «Р» очень удобно целиться. А шляпа — просто так, бесплатное приложение. Ну ладно, рассказывай. За что тебя загребли?
Пруит рассказал, как все было.
— Так-так, — сказал Анджело. — Веселая история. Значит, ты старичка Блума крепко починил?
— Он меня тоже хорошо уделал. Было почти на равных.
— Но он же не смог выступать? Вечером, на товарищеских? Или все-таки выступал?
— Еще как выступал. Даже выиграл. Остановили после первого раунда. Ввиду явного преимущества.
— Вот сволочь! — ругнулся Анджело. — А вообще, хрен с ним, — философски рассудил он. — Нельзя же иметь все. Когда у тебя есть все, то дальше и жить неинтересно. А потом, значит, Старый Айк попер на тебя с ножом и ты его тоже причесал?
— Ага.
— И за такое удовольствие всего три месяца? Это же даром. За это не жалко и шесть отсидеть. Я бы за такую прелесть хоть сейчас на второй срок остался. И даже простоял бы все три месяца на голове, и не дышал, и одной рукой еще держал бы себя за кончик.
— При всем честном народе, средь бела дня, — добавил Пруит. — А ты, старик, все такой же.
— У падре Томпсона уже был? — спросил Анджело. — А, ну да, был, конечно, — сам же ответил он. — Ты же сказал, что спина болит. А с Толстомордым познакомился?
— Это кто, штаб-сержант Джадсон?
— Он самый. Ба-а-льшой человек! Правая рука падре. Выполняет все приказы, как штык. И даже собственные идейки подкидывает. Как он тебе? Понравился?
— Мне показалось, он не склонен к чрезмерным проявлениям дружеских чувств, — сказал Пруит.
— Дружеские чувства! — Маджио хищно улыбнулся. — Ждать от Толстомордого дружеских чувств все равно что выжимать апельсиновый сок из репы. Держись от него подальше. Захочет — прикажет тебе сожрать полную тарелку дерьма. И сожрешь. Более того, тебе понравится. Понял?
— Сожрать, может, и сожру, — сказал Пруит. — Но насчет того, что понравится, это извини.
— Понравится, понравится. Ты Толстомордого не знаешь, — оскалился Анджело. — Даже добавку попросишь, чтобы он видел, как тебе понравилось.
— Ты в каком бараке? — спросил Пруит. — Я в западном.
— А я в среднем. — Анджело улыбнулся.
— Понятно. — Пруит тоже улыбнулся. — Бесперспективный.
— Вот именно, — довольно подтвердил Анджело. — Наверно, потому, что треплюсь слишком много. Помнишь, было расследование в городе? Они сразу после этого на меня насели. Шоколадку помнишь? Шоколадка меня тогда заложил. С этого и началось. Они тогда хорошо меня подремонтировали, а я опять язык распустил и загремел на три дня в «яму». Да, старик, «яма» — это что-то. Сам увидишь, подожди.