Дойдя до дверей комнаты, монсеньер Гастон Феб увидел, что на столе приготовлен ужин; это убедило его в гостеприимстве владельца замка и прогнало опасения, которые он мог прежде испытывать. Зал этот был очень велик, и, так как он освещался только одной люстрой, подвешенной над столом, углы помещения утопали в темноте.
Хотя странное отсутствие людей удивляло графа, он подошел к столу и обратил внимание на то, что угощение подано, должно быть, для него одного: кушаний было много, а прибор только один. Он еще раз огляделся в надежде обнаружить кого-нибудь, но никто не появлялся, и монсеньер Гастон Феб сел за стол; видя, что пес остался у двери, он ударил рукой по колену, приказывая ему подойти. Преданный пес повиновался, подошел и лег у ног своего господина, но всем своим телом выражал отвращение и крутился как уж.
При всем мужестве монсеньера Гастона Феба это безлюдье и ничем не прерываемая тишина так подействовали на него, что он не мог сдержать внутренней дрожи и зажал в руке служивший ему охотничьим ножом короткий меч, чтобы удостовериться, что тот на месте; но, убедившись в этом и не замечая ничего подозрительного в приготовленном угощении, он быстро приободрился, как подобает храброму человеку, а найдя возле своего прибора серебряный свисток, решительно взял его и, так как в обычаях того времени было не начинать ужин, не помыв рук, поднес ко рту и свистнул, призывая какого-нибудь слугу, или оруженосца, или пажа, чтобы ему дали кувшин воды и таз для омовения рук.
Свисток прозвучал так резко и тревожно, теряясь в темных концах зала, что граф невольно вздрогнул, обернувшись и уже не желая, чтобы кто-нибудь услышал этот зов и явился, потому что такой мрачный звук мог вызвать столь же мрачного служителя. Гектор, видимо, испытывал то же и, когда в темном конце зала приподнялся гобелен, прикрывавший другую дверь, завыл так жалобно, что граф наступил ему на спину ногой, приказывая замолчать, но на этот раз Гектор не был так покорен и не переставал потихоньку подвывать.
Глаза графа не могли оторваться от той задней стены, где приподнялся гобелен; сначала там мелькнуло что-то вроде человеческой фигуры, потом среди колеблющихся теней стало видно, что фигура подходит все ближе, но она двигалась совершенно беззвучно, без того шума, который производят шаги на каменном полу; Гектор в это время умолк, но весь задрожал.
Как бы то ни было, тот, кого вызвал свисток, продолжал приближаться; скоро граф мог уже разглядеть, что это юный изящно одетый паж с серебряным кувшином и тазом в руках и перекинутым через руку полотенцем. И все же при его приближении графа охватила невольная дрожь: ему показалось, что в походке и осанке пажа есть сходство с несчастным мальчиком, которого он убил шесть лет назад и которого не переставал оплакивать. Вскоре юноша подошел совсем близко, так что подвешенная над столом лампа осветила его и сомневаться уже нельзя было — это был Гастон!
Граф застыл неподвижно, не спуская глаз со страшного видения и чувствуя, как волосы его встают дыбом, а пот заливает лоб. Юноша приближался все так же медленно и беззвучно. Вот уже граф стал различать его бледные и печальные черты, неподвижные безжизненные глаза и маленькую ранку на шее, через которую вылетела его юная душа. Наконец, обойдя стол, юноша приблизился к монсеньеру Гастону Фебу и не сказав ни слова тому, кого он так любил, и не подымая на своего отца мертвых глаз, подал ему таз и поднял кувшин. Граф, онемевший и застывший, как привидение, которое он видел перед собой, непроизвольно протянул руки. Юноша наклонил кувшин; граф ощутил смертельный холод, хотел вскрикнуть, но голос замер у него в груди, он откинулся назад и потерял сознание.
Мальчик вымолил у Бога милость — ему разрешено было смыть свою кровь с рук отца.
На следующий день охваченные тревогой охотники с Ивеном во главе отыскали монсеньера Гастона Феба мертвым под деревом посреди поляны; возле него был пес Гектор, лизавший его лицо. Что же касается замка — то он исчез бесследно.
Господи, будь милосерден ко всем раскаявшимся грешникам!