Сведения, добытые от языков среди боя, опечалили Потоцкого. Преданные ему реестровики подтверждали их справедливость, и были такого мнения, что, если бы и удалось панам взять казацкие окопы, то делу был бы еще далеко не конец. Внутри окопов были такие блокгаузы, обеспеченные водою, что только голодом было возможно одолеть завзятых.
Наконец в панском стане сведали, что Филоненка ожидают к устью Старца 27 русского июля, в день «Палея» (Пантелеймона), — день, по приметам хлеборобов, особенно громоносный и зажигательный. Казаки расставили на валах пушки, наготовили при них огнестрельных снарядов, перечистили свой «огнестрельный бой» от копоти, подкормили коней, и решились прикрывать высадку, во что бы то ни обошлось им. Но лащовщики и хоругви великого коронного гетмана сделали на противоположной стороне Днепра засаду против Филоненка, который часть войска вел берегом, а другую часть посадил на байдаки.
Наступил таинственно грозный день Палея. Филоненко был в самом деле близко. Но встреча с лащовщиками и с контингентом Конецпольского обошлась ему не дешево. Много пало у него людей, много потерял он и запасов. Долго провожали его жолнеры, «вешаясь» на его хвостовых отрядах, забегая вперед «головы» и стреляя по его судам из пушек и гаковниц. Гром пальбы доносился к устью Старца, и волновал то страхом, то надеждою, как осажденных, так и осаждающих. Наконец пальба умолкла, потому что Филоненко освободился от своих преследователей, добравшись до островов, до неприступных для неприятеля днепровских луговин и непроходимых затонов. К полуночи он был у пристани, от которой казацкие окопы отделялись только небольшим пространством. На этом пространстве должна была решиться судьба долгой и мучительной для обеих сторон осады.
Ночь была темная. Стрельба помогала делу немного. Пошло в ход оружие холодное — среди мрака, соответствовавшего тому, который напустили в умы и сердца сражающихся римляне и византийцы.
Главными панскими силами предводительствовали Николай Потоцкий и князь Вишневецкий, Агамемнон и Ахилл знаменитой борьбы на устье Старца. Паны вывели в ночную битву из обоза все свои хоругви, так что в обозе некому было даже сторожить пленных, которых было 70 человек. Ротмистр венгерской королевской пехоты, пан Загурский, выделил несколько важнейших серомах из толпы, а остальных велел венгерцам изрубить.
От полуночи до позднего утра стояли паны нерушимою стеною между войском Филоненка, пробивавшимся к окопам, и войском Гуни, которое силилось проложить ему дорогу. Ворота в окопы не были защищены: они манили панов на казацкие засады. Казаки, лежа сплошным помостом под панскими колоннами, осыпали их смертоносным градом пуль. Этих отчаянных людей приходилось беспрестанно отпугивать быстрым напуском конницы. Гибли серомахи тысячами, но не уступали шляхетникам ни в горячей завзятости, ни в холодной решимости. Наконец шляхетники изнемогли, и Филоненко пробился в окопы.
Но победители были печальны. Большая часть навербованного знаменитым Корсунским полковником войска пала в битвах. Съестных припасов уцелело для всех казаков только на два дня. Когда то и другое сделалось известным, печаль казацкой черни перешла в ярость. Филоненка, прославившегося еще в 1628 г. походами в заднепровскую Туретчину, называли изменником. Забыты были его подвиги в боях с татарами и турками, воспетые в кобзарских думах; не приняты в соображение препятствия, которые преодолел он в своей экспедиции; ни во что поставлено геройство, с каким он пробился на помощь к осажденным. Поклонница только успеха, казацкая чернь судила его в «чернецкой», или черной раде без старшины, и приговорила к публичному наказанию киями у позорного столба.
Здесь варварское состояние нравов и обычаев казацких обозначилось резко, в сравнении с нравами и обычаями шляхты. «Если бы к его милости пану гетману» (пишет походный капеллан Потоцкого) «пробился таким образом какой-нибудь ротмистр, хотя бы только с одною сотнею коней, то наверное пан гетман принял бы его с веселым видом, с распростертыми объятиями и ободрительными словами».