Меня никто так не…
А потом он вставляет. Ну как… У нас получается не сразу, я слишком зажимаюсь. А еще я не трахаюсь в задницу с мужиками. Обычно.
– Расслабься, – он просит совсем тихо, касаясь губами моего уха. Гладит меня по предплечью.
Он не снял часы. Они явно дорогие. Механические. С большим циферблатом. Стрелки в темноте светятся голубым.
Он прихватывает меня за бедра, заставляя приподняться, а потом давит ладонью между лопаток.
Сука, как же херово это выглядит со стороны. А еще херовее то, что мне это нравится. Мне сносит крышу от этого.
А еще это больно. Чертовски. Так, что у меня щиплет в глазах. Может, я заслужил.
Прикусываю ладонь и пытаюсь расслабиться. Он не спешит. И я странным образом чувствую его спокойствие.
Я бы точно не смог вот так.
Не знаю, сколько времени проходит. Это точно не секунды. Скорее, минуты. Он накрывает меня собой, запускает пальцы в волосы на моем затылке, целует меня в щеку.
Меня бьет крупной дрожью, я взмок, как после марафона в плюс тридцать.
Первые движения не глубокие, едва заметные. Если бы я был романтиком, то подумал бы, что он делает это, чтобы мне не было особенно больно поначалу.
Нахер романтику.
Больше всего мне сейчас хочется подрочить. Как ни странно, у меня все еще стояк.
Стискиваю кулаки и закрываю глаза. Так становится только хуже. Мой накачанный вискарем организм воспринимает все слишком остро. Я чувствую каждое прикосновение, чувствую дыхание на своей шее, а еще то, как он двигается во мне. Не грубо, но как-то очень уверенно. Словно знает, что мне нужно.
И каждое новое движение делает мне одновременно и больно, и сладко. Кусаю ребро ладони, стискиваю зубы сильнее, так, чтобы эта боль перебила вдруг откуда-то появившееся удовольствие. Почему-то не хочу, чтобы он слышал мои стоны. Глупо. Кого это вообще может волновать.
А потом он вдруг вздергивает меня выше и делает то, о чем я думал последние сколько-там-минут. Он обхватывает ладонью мой член, крепко, именно так, как это бы сделал я сам.
Меня держит за член другой мужик.
Бросает в жар, щеки заливает краской. Хорошо, что я не включил ночник.
Твою мать. Твою…
Это слишком. Так не должно быть. Не со мной. Словно со стороны слышу свой хриплый скулеж. Кажется, я прошу его не останавливаться.
Он тоже что-то говорит мне. Шепчет в самое ухо. Зовет по имени?
Да похуй. Перед глазами чернота, пронизанная белыми точками. Я почти не соображаю. Наверное, если бы он захотел убить меня сейчас – это бы не составило никакого труда. Я был бы только за.
Все заканчивается внезапно. В этом плане контролировать я себя не умел никогда. Я кончаю в его ладонь с глухим стоном, чувствуя, как внутри все сжимается, словно выворачивается наизнанку. Денис хрипло тихо вздыхает, дергает меня вверх, ставя на колени. И кончает. Это я понимаю по тому, как он замирает во мне, утыкаясь лбом в мой затылок.
Ебать…
Хорошо, что у меня были резинки. С другой стороны, если бы… Картинка, мгновенно нарисовавшаяся перед глазами, оказывается слишком пошлой.
Тяжело сглатываю, зажмуриваюсь, прогоняя ненужные образы. Плохо иметь развитое воображение.
Его ладонь скользит по моему животу, размазывая сперму.
– Вообще-то, мне ни разу не дрочил другой мужик, – говорю зачем-то.
– Было неприятно?
Было охуенно.
Вслух я говорю более приемлемый вариант:
– Нормально.
– Ты вообще с мужчиной был? – спрашивает как-то почти ласково, словно с ребенком разговаривает.
– Один раз, – отвечаю нехотя. – Я не пидор. Когда трезвый. Это к чему вопрос вообще?
– Давно?
Да твою мать.
– Какая разница?
Не рассказывать же ему про ту ебаную вписку с групповухой в финале. Я и сейчас не могу точно вспомнить, сколько человек меня тогда трахнуло. Мало ли что с кем по молодости бывает.
– Интересно.
– Засунь свой интерес себе в жопу, – огрызаюсь. – Нет у меня никакого желания всякое дерьмо рассказывать.
– Отвечу на любой вопрос про инцидент, – он снова ведет пальцами по моему животу.
Знает, на что надавить.
– Лет семь назад. Попал не в ту компанию.
– Печально.
– Зато пидором не стал.
В ответ он приглушенно усмехается и коротко целует меня в плечо. У него горячие шершавые губы.
Молча отстраняюсь и ложусь на спину. Хочется закурить, но двигаться и тянуться за пачкой лень. Так что я просто говорю:
– Теперь мой вопрос.
– Задавай, – он ложится рядом.
– Ты чувствуешь вину за произошедшее?
– Ты этот вопрос уже задавал, – он закидывает руки за голову.
– Я не получил ответ.
– Я, кажется, ответил.
– Ты ответил журналисту. А теперь скажи мне.
Он долго молчит. А потом негромко начинает говорить:
– Когда я понял, что произошло, я пожалел, что не погиб вместе с экипажем. Не потому, что сделал что-то не так, а потому что знал, что в покое меня не оставят. Ни родственники погибших, ни СМИ, ни комиссии. Слишком много дерьма валится на пилота, если он выживает. Поэтому пилот должен быть мертвым. С мертвого спросу нет. Это пятно ведь. Меня уволят, скорее всего, когда шумиха уляжется, найдут какой-нибудь формальный повод и прости-прощай. А я больше ничего не умею. Сопьюсь, наверное, – судя по голосу, он грустно улыбается.
– Значит, все-таки пилот не может жить без неба?
– Может, – он снова улыбается. – Но недолго и плохо.
Смеемся мы вместе.
А уходя, он говорит, уже стоя в дверях комнаты:
– Ты был лучшим, что случилось со мной за последние шесть месяцев. Спасибо.
Лучшим…
Хлопает дверь. А я поднимаюсь, надеваю трусы и достаю из кармана валяющихся на полу джинсов смартфон. Заряда на нем три процента.
– Почему ты не сел? – спрашиваю у экрана. Он ожидаемо молчит. Только включенный диктофон отсчитывает секунды записи.
***
Из «мук творчества» меня выдергивает звонок. Нехотя отрываюсь от правки и касаюсь сенсора, принимая вызов.
– Что?
– Когда на мыло скинешь? Все ждут уже. Тебя одного.
– А ты не охуел там случайно? – спрашиваю тихо. – Если я сказал, что будет к десяти, значит, будет к десяти.
– Но…
Да нахуй вас всех там. Я просто сбрасываю вызов.
В полемику вступать не хочется, тем более статья готова. Но теперь я из принципа не отошлю ее раньше десяти.
Зачем-то открываю вчерашнюю запись. На продолжительность дорожки страшно смотреть. Проматываю, останавливаясь только на некоторых кусках. Качество откровенно дерьмовое, но тому, кто слышал оригинал, разобрать слова не составит труда.
– …был лучшим…
Звонок прерывает шипящую помехами фразу. Автоматически сбрасываю, и динамик продолжает:
– …что случилось со мной…
В глазах печет. И я вдруг чувствую на щеках теплую влагу.
Нахуй.
Прикрепить документ к письму – дело пары секунд. Палец зависает над «Enter».
На моем животе кожу стягивает засохшая сперма.
Клавиша щелкает едва слышно.
«Письмо отправлено».