Но на следующее утро он уже об этом совершенно не думал. Потому что на следующее утро город проснулся другим.
За пять минут до начала утренней службы во дворе раздался грохот сапог, и после отрывистой команды в двери храма, раздвигая старушек и тощих, болезненных юнцов широкими плечами, ввалились человек сорок бойцов Военно-патриотического союза. Нет, парни в черном порядка не нарушали, но напряжение и тревога, которые излучались в храмовое пространство, были столь сильны и отчетливы, что отец Василий начал сбиваться и лишь с огромным трудом довел службу до конца.
А через полчаса после окончания службы в бухгалтерию вбежал Алексий.
– Ваше благословение! Ваше благословение! – затараторил диакон. – А гаражей-то больше нет!
– Как это нет? – оторопел священник.
– Сами посмотрите! Бугровцы сняли!
– То есть? – тряхнул головой отец Василий.
– Подошли строем, разбились надвое, подняли и унесли!
– Что, на руках? – не мог поверить священник.
– Ага! – счастливо разулыбался щербатым ртом Алексий.
Отец Василий кинулся вон из бухгалтерии, подбежал к ограде и увидел, что на том месте, где стояли два последних гаража, столь яростно защищаемых отцом и сыном Самохваловыми, остались только две аккуратно забетонированные площадки и сиротливо стоящие на них старенький «москвичок» и полуразобранный мотоцикл «Урал». Сами Самохваловы сидели чуть поодаль на бревнышке и, тупо уставясь перед собой, бессильно теребили в руках «Приму».
– Бугров сказал, что они и технику подгонят, и ограду перенесут! Представляете?! – восторженно поделился диакон.
– Зачем?
– Он сказал, чтобы все «наши» на молебен перед храмом помещались.
Отец Василий представил себе бесчисленные стройные черные ряды на площади перед храмом, и ему даже поплохело.
– А что? Классно! – чуть не подпрыгивал на месте Алексий. – И нам храмовых денег не тратить!
– Заткнись, дурак! – грубо оборвал его отец Василий, но тут же пожалел о своей несдержанности. Ни в чем не повинный Алексий радовался совершенно искренне. Диакон даже не подозревал, во что втягивают православную церковь.
А к обеду, когда отец Василий направился в администрацию, он увидел – самые худшие его опасения подтвердились, и в городе уже начался «акт второй» разразившейся вчера драмы. Потому что слева от входа в здание администрации района стояли пожилые татарки с плакатами в руках. «Освободите муллу Исмаила!» – было написано на листах ватмана зелеными школьными фломастерами.
«Ну, затеял господин Щеглов историю!» – ругнулся священник и пошел искать главу района. Пускать такое дело на самотек было просто опасно.
В свое время, еще во время службы в ОМОНе, ему приходилось участвовать в разгоне подобного пикета, почти целиком состоявшего из престарелых жительниц сносимого района, и более позорного задания у ребят не случалось никогда. Нахлебались они тогда дерьма по уши! И ведь ничего не поделаешь, приказ есть приказ. Местным, куда как менее опытным и толстокожим омоновцам, отец Василий такой участи не желал.
Но Щеглова в городе не было, как не было и ни одного из его двух заместителей, и священник, высказав то, что думал, секретарше, с сожалением покинул администрацию. К этому времени у выхода стояли уже два пикета. Один прежний, а второй – состоящий из нескольких молоденьких, аккуратных мальчишек в черных мундирчиках с красочными, броскими транспарантами.
«Нет – исламскому терроризму!» – вслух прочитал отец Василий и покачал головой. Ситуация усугублялась.
А к вечеру ему сообщили, что уже и оба бывших владельца гаражей Самохваловы стоят у здания администрации, и тоже с плакатом. «Долой поповский произвол!» – было начертано на нем.
– Ваше благословение! – с энтузиазмом предложил Алексий. – Давайте и мы чего-нибудь напишем! Вон, прихожане говорят, мы постоим! Вы только скажите, чего написать!
– Чего написать?! – горько усмехнулся отец Василий. – Наверное, «Долой глупость».
Алексий почесал затылок.
К ночи, уже после повечерия, отец Василий не выдержал и пришел на площадь перед зданием администрации. Число участников пикетов ощутимо выросло что с той, что с другой стороны. И только отец и сын Самохваловы так и стояли в гордом одиночестве со своим «антипоповским» плакатом.
Священник подошел к мусульманам, тихо, ненатужно поговорил и выяснил, что со вчерашнего вечера никто Исмаила Маратовича в городе не видел, из чего наиболее нервные и нетерпеливые верующие сделали однозначный вывод: муллу арестовали. Отец Василий вздохнул. Исмаил был у своих прихожан в огромном авторитете. Но, главное, власти даже и не подозревали, сколько психически неустойчивых людей остаются в приемлемых для общества рамках только благодаря неустанной работе своих пастырей. Теперь, когда одного из пастырей не стало, все полезло наружу, как дрожжевое тесто.
Угнетали его и люди в черных мундирах. Те, что помладше, видимо, грезили боевыми подвигами и были готовы к любым лишениям для себя и других, лишь бы доказать, что они не трусы и могут отстоять Родину от любого врага – хоть реального, хоть виртуального. А те, что постарше… эх!
Половину из них отец Василий знал еще со школы. Прошедшие суровую школу десанта, морской пехоты, а некоторые еще и Афгана, они так и остались где-то там, в далеком грозовом прошлом. Давно окончившаяся нелегкая служба так и жила в их душах, прорываясь наружу ночными кошмарами и сезонными обострениями. Тот же Бугров… Мало кто в городе знал полную историю бывшего пехотного капитана, а потому и относились к нему или со страхом и негодованием, или с обожанием. Правда, как она есть, ни к тем, ни к другим чувствам не располагала.
А правда была в том, что орденоносный капитан Бугров оставил свою роту без управления и закрылся в штабном бункере в самый трудный момент вовсе не потому, что струсил. Просто нахлынувший приступ душевного расстройства был настолько силен, что капитан так и не сумел с ним справиться. В результате командование принял и душманский налет отбивал совсем юный лейтенантик, а капитан попал сначала под суд, затем в госпиталь, а затем в спецбольницу под Москвой.
Та война давно закончилась, как закончилось и более чем двухлетнее принудительное лечение. Насколько знал священник, потом Бугров неоднократно пытался трудоустроиться, но нигде более полутора-двух месяцев удержаться не мог. Все мерещились капитану заговоры, слежка и прочие кошмары.
Даже теперь, спустя много лет, пожираемый адской смесью мстительной ярости, острой подозрительности и мук совести, бывший пехотный капитан был не вполне адекватен и в качестве компенсации за пережитый на военно-полевом суде позор все порывался спасти не менее чем всю Россию. Понятно, что стоящие в пикете мальчишки этого не знали, и слава богу, что не знали.
«Надо звонить Медведеву, – решил священник. – Кто-кто, а уж он ситуацию понимать должен».
Отец Василий вернулся домой, кинул в мусорное ведро зачем-то принесенную с собой единственную уцелевшую туфлю, рассеянно поцеловал жену, улыбнулся Мишаньке и набрал домашний номер бывшего главы района.
– Николай Иванович?
– О-о! Батюшка! – удивленно протянул Медведев. – Как дела, как настроение?
– Плохо, Николай Иванович. Помощь ваша нужна…
– Если опять насчет гаражей, то это не ко мне! – рассмеялся Медведев. – У вас теперь новый глава есть.
– Я не о гаражах, я о пикетах.
– Вот что, Михаил Иванович, – назвав священника мирским именем, неожиданно серьезным голосом произнес Медведев. – Ты в это дело не суйся. Не твоего ума это дело. Пусть все идет как идет.
– То есть? – не понял священник. – Как это «пусть«?! Вы знаете, что Исмаил Маратович исчез?
– Конечно, – спокойно подтвердил Медведев. – Я еще вчера вечером об этом знал.