— А ты сама чего хочешь? — спросил он, сбавляя скорость.
На ее лице были беспомощность и обреченность, это выражение он уже видел десять месяцев назад, когда сообщил ей, что покойный муж не оставил ей ни гроша. И та же волна любви и жалости, что обрушилась на него тогда, теперь накатила снова. И он вдруг понял, что трагедия, оборвавшая ее замужество, настигла Тьюди так быстро, что она едва ли в полной мере осознала, что именно произошло, и на самом деле не прибавила ей зрелости. А защитив ее от последствий, он тоже не дал ей возможности повзрослеть.
— Ты просто девочка еще, — сказал он вслух. — И видимо, я сам сделал что-то не то.
В таком случае он обязан и дальше нести ответственность за ее судьбу. И хотя в глубине души он понимал, что она наверняка слишком откровенно кокетничала (как бы горячо ни отрицала этого), он не хотел ее терять. Напротив, он был рад, что нашел причину, по которой можно было ее не отпустить.
— Я отошлю тебя в небольшое путешествие, — сказал он, когда они уже подъезжали к городку. — Но не в Америку. Я хочу, чтобы ты отправилась на три-четыре дня в Париж и походила по магазинам. А я тем временем поеду в Марсель встречать маму.
Тьюди явно обрадовалась.
— Все сразу и куплю: платье для выпускного вечера и то, что нужно для свадьбы.
— Хорошо, но я хочу, чтобы ты уехала сегодня же. Так что иди паковать вещи.
А через час оба уже стояли на станции.
— Я пропущу завтрашний экзамен, — сказала она.
— Зато у тебя появится шанс спуститься на землю.
Он терпеть не мог это выражение, хотя именно оно только что сорвалось с губ. Спуститься на землю для женщины не такая уж привлекательная перспектива!
— До свидания, мой милый, мой дорогой Том!
Когда поезд тронулся, Том некоторое время бежал рядом с вагоном, чтобы успеть кинуть ей в окно коробочку с двумя яркими платочками, которые так понравились ей на рынке.
— Спасибо… спасибо тебе.
Платформа была длинная, и когда он, добежав почти до самого конца, выскочил из-под навеса на солнечный свет, то тут же остановился. Его сердце стучало в унисон с колесами поезда; а когда последний вагон тоже вырвался из тени платформы, оно чуть не разорвалось от грусти.
Она сразу же написала из Парижа.
Господи, как я скучаю по тебе, Том! И по Провансу. (Дальше несколько строк были тщательно замараны.) Я скучаю по всему, к чему так привыкла за этот год. И я ни по кому больше не скучаю, только по тебе!
На здешних улицах — ни одного американца, может быть, наше место у себя дома, может, так должно быть всегда. У парижан своя жизнь, в которую нас никогда не впускают. Они живут совсем по-другому. А у нас в Америке жизнь такая непредсказуемая, что мы никак не можем просчитать, что ждет нас впереди. Это точь-в-точь как ураганы во Флориде, торнадо и наводнения. С нами вдруг что-то случается, а после мы даже толком не понимаем, что, собственно, произошло.
Правда, я думаю, что на самом деле нам это нравится, иначе бы наши предки не поехали в Америку. Пишу всякую чушь, да? В дверь стучат. Это посыльный из магазина. Напишу еще, позже.
И позже:
Дорогой, это мое подвенечное платье, и я поревела над ним, но немного, только над краешком, где слезы можно замыть. Оно же напомнило мне про то, первое, и каким ты был ко мне добрым, до чего же я тебя люблю!
Оно голубое — нежнейшего цвета, чуть тронуто голубизной. Теперь вот боюсь, не удастся застирать слезы на краешке.
Еще позже:
Все-таки отстирала — оно теперь такое чудесное, висит в гардеробе, а дверца распахнута. Сейчас восемь — это l’heure bleu[55], сам знаешь; и в самом деле, ведь все покрашено грустной синевой — я сейчас пройдусь до оперы, по авеню де ль’Опера, и потом назад, в гостиницу.
Перед сном буду думать о тебе и благодарить тебя за это платье и за чудесный год, что ты мне уже подарил, и за новую жизнь, которую подаришь.
Преданная тебе и тебя любящая
P. S. И все-таки мне нужно было остаться и поехать с тобой в Марсель, встречать твою маму. Она…
Том прервал чтение и снова прочел подпись: «Преданная тебе и тебя любящая». Но какая на самом деле? Он взялся читать письмо с самого начала, останавливаясь теперь на каждом зачеркнутом слове — ведь когда что-то перечеркнуто или замарано, значит хотят что-то скрыть, боятся проговориться. А любовное письмо должно струиться прямо из самого сердца, чистым потоком, чтобы на его поверхности ни листочка, ни… Второе письмо пришло наутро: