— Нет, мы не расстанемся… Мы попробуем. Обещаю: ни слова упрека, никогда.
Ее лицо прояснилось; она встала и подошла к нему, он прижал ее к себе.
— А теперь — пора, — сказал он немного погодя.
Через час они отъехали от гостиницы, с восторгом предвкушая путешествие, их небольшой автомобиль был загружен чемоданами, а впереди открывались все новые и новые виды. Правда, после полудня, когда они ехали по извилистым прованским дорогам, оба на какое-то время примолкли, погрузившись в свои мысли. Он все думал о том, что так никогда и не узнает… А о чем думала она, лучше даже не размышлять… Возможно, загадочность и есть тот тайный омут, что мерцает в самых глубинах каждой женской души.
К вечеру они добрались до побережья и повернули на восток, к Ривьере, которая вся сияла огнями, и тут и он и она сумели выбраться из собственных, раздельных переживаний и вместе стали радоваться жизни. Когда на морской глади засверкали звезды, он сказал:
— Будем строить нашу любовь, а не разрушать ее.
— А мне и не придется ничего строить заново, — преданно сказала она. — На небесах все уже решено…
До границы Франции они доехали в полночь, и, проезжая по мосту на ту сторону, в Италию, в невиданную, сладостную, теплую тьму, оба вдруг посмотрели друг на друга с бесконечной надеждой.
Сюрприз для Гретхен[58]
(Перевод М. Макаровой)
Застывшие ломкие листья шуршали на тротуарах, у соседского сорванца язык примерз к железному почтовому ящику. Ближе к вечеру, разумеется, повалил снег. Осень кончилась. И это означало, что впереди — еще проблемы, с углем и с грядущим Рождеством. Однако Роджер Хелси, стоявший на крыльце своего дома, пробормотал, глядя на мертвенно-темное небо (таким оно бывает на захолустных окраинах), что ему сейчас не до фокусов погоды. Затем он торопливо юркнул внутрь, и все проблемы остались снаружи, в холодных сумерках.
В холле было темно, но сверху доносились голоса жены, няни и сына, так хорошо знакомые бесконечные выкрики, чаще всего эти: «Нельзя!», «Осторожнее, Макси!» и «Ой, он же идет!». Выкрики перемежались страшными угрозами, тихим постукиваньем об пол и храбрым топотом маленьких ножек. Роджер включил свет в холле, прошел в гостиную и там включил лампу с красным шелковым абажуром. Пухлый портфель он швырнул на стол и несколько минут сидел неподвижно, прикрыв рукой очень молодое и очень серьезное лицо, так чтобы свет не попадал в глаза. Затем раскурил сигарету, тут же погасил, раздавив ее в пепельнице, и, подойдя к лестнице, позвал:
— Гретхен!
— Здравствуй, дорогой! — Ее голос звенел от смеха. — Иди скорее сюда, ты только на него посмотри!
Роджер шепотом чертыхнулся.
— Некогда мне сейчас на него смотреть, — громко объяснил он. — Ты там долго еще?
Последовало загадочное молчание, потом несколько «Нельзя!» и «Осторожнее, Макси!», которые, безусловно, должны были предотвратить какую-то катастрофу.
— Долго ты там? — повторил Роджер, уже с некоторой досадой.
— Нет-нет, я сейчас.
— Сейчас — это когда?! — сорвался он.
Изо дня в день в этот самый час Роджер мучительно пытался настроить свой голос на нужный тон: настырный «деловой» сменить на мягко-небрежный, приличествующий образцовому уютному гнездышку. Но сегодня Роджеру не удалось укротить свое раздражение. И когда Гретхен наконец примчалась на его зов вниз, перепрыгивая разом через три ступени и изумленно выкрикивая: «Что случилось?» — Роджер уже испытывал легкую досаду.
Они замерли в поцелуе, длившемся довольно долго. Как это ни странно, три года совместной жизни почти не охладили их чувств. Конечно, иногда они ненавидели друг друга, причем с неистовостью, на которую способны только молодые пары, — а все оттого, что Роджер и сейчас почти до болезненности остро воспринимал красоту своей жены.
— Пойдем, — властно позвал он. — Мне нужно с тобой поговорить.
Его жена, с очень выразительным — совсем как у французской тряпичной куклы — лицом, с румянцем во всю щеку и с темно-рыжими тициановскими волосами, вошла следом за ним в гостиную.
— Послушай, Гретхен, — он присел на край дивана, — начиная с сегодняшнего вечера я собираюсь… В чем дело?
— Ни в чем. Просто ищу сигарету. Продолжай.
Она на цыпочках, чуть запыхавшись, снова подошла к дивану и уселась на другой краешек.
— Гретхен… — Он снова запнулся, потому что Гретхен протянула ему руку — ладонью вверх. — Ну, что еще? — уже довольно свирепо спросил он.