— Ты же видишь, что в газете напечатано? — с важным видом поинтересовался он. — Так что успокойся.
Она встала с кровати и начала искать свои вещи. На лице ее было написано крайнее недоумение. А Роджер как ни в чем не бывало отправился в ванную комнату бриться. Но через минуту до его ушей донесся скрип кроватных пружин. Похоже, Гретхен снова улеглась.
— Что случилось? — спросил он, высунув голову из двери ванной.
— Мне… мне страшно, — пробормотала она дрожащим голосом. — Наверное, у меня что-то с нервами. Не могу найти свои туфли.
— Как это? У тебя же полно обуви. Целый шкаф.
— Я знаю. Только я почему-то не вижу там ни одной пары. Помоги мне, Роджер.
— Сейчас вызову врача.
Не испытывая ни малейших угрызений совести, он подошел к телефону и снял трубку.
— Кажется, телефон не работает, — сообщил он через минуту. — Ничего, попрошу Bebé сходить за доктором.
Врач прибыл через десять минут.
— Доктор, по-моему, я на грани срыва, — поведала ему Гретхен с напускным спокойствием.
Присев на край кровати, доктор Грегори нащупал пульс на ее запястье:
— Видимо, сегодня что-то такое носится в воздухе… располагающее к подобным вещам.
— Когда я проснулась, — в голосе Гретхен слышался суеверный ужас, — то выяснилось, что у меня из памяти выпал целый день. А ведь я вчера должна была встретиться с Джорджем Томпкинсом, он пригласил меня покататься верхом.
— Что-что? — изумился доктор. И внезапно расхохотался. — Думаю, Джордж Томпкинс теперь очень не скоро сможет пригласить кого-нибудь покататься верхом.
— Он куда-то уехал? — поинтересовалась Гретхен далеко не равнодушно.
— Да, собирается уезжать. В одно тихое, укромное местечко.
— Что это он вдруг? — вмешался в разговор Роджер. — Решил сбежать с чьей-нибудь женой?
— Ничего подобного, — заверил доктор Грегори. — У него нервный срыв.
— Что?! — в унисон воскликнули Гретхен и Роджер.
— Мозги у него съехали набекрень, у бедняги.
— Но он же всегда рассказывал, что… — Гретхен даже слегка задохнулась, — что он соблюдает правильный режим. Он никогда не отступал от своих правил.
— Это мне известно, — сказал доктор. — Сегодня он все утро только об этом и твердил. Думаю, на этой почве и помешался. Слишком старательно придерживался.
— Чего? — не понял Роджер.
— Правильного режима.
Он снова обернулся к Гретхен:
— Ну а этой леди я могу прописать лишь одно: хорошенько отдохнуть. Пусть несколько дней посидит дома, дневной сон, минут по сорок. И все войдет в норму. Думаю, леди немного перенервничала, это не страшно.
— Доктор, — позвал Роджер вдруг охрипшим голосом, — как вы считаете, мне тоже нужно отдохнуть? Или, может быть, какие-нибудь витамины? В последнее время я жутко много работал.
— Вам?! — Доктор Грегори, хохоча, с размаху хлопнул его по плечу. — Мой мальчик, вы отлично выглядите, лучше, чем когда-либо.
Роджер быстро отвернулся, чтобы скрыть улыбку. А еще он сорок раз — ну, почти сорок — подмигнул автопортрету мистера Джорджа Томпкинса, который чуть-чуть криво висел на стене спальни.
Я оказался рядом только потому, что должен был проводить ее из гостиной до парадной двери. Я плелся сзади. И это была неслыханная милость, ибо она была красавицей, в один миг однажды расцвела, а я оставался все тем же нескладным ровесником (всего на год старше) и едва осмеливался к ней подойти, когда мы на неделю приезжали домой. Вышагивая эти жалкие десять футов, я не смел ничего сказать или просто прикоснуться к ней, но втайне надеялся, что она сама что-нибудь предпримет, шутки ради, из чистого кокетства, просто потому, что мы вдвоем и совсем одни.
До чего же она была обворожительна! С этими коротко постриженными мерцающими волосами, с этой нескрываемой уверенностью в себе, которую к восемнадцати годам обретают красивые американки, такой дерзкой, такой ликующей уверенностью… Свет лампы льнул к золотистым прядкам, зарываясь в них, вспыхивая бликами.
Она уже мыслями перенеслась в другой мир — туда, где ее ждали в машине Джо Джелк и Джим Каткарт. Еще год — и все, я окончательно потеряю Эллен, это я знал точно.
В общем, я плелся следом, каждым нервом чувствуя нетерпение ждущих в машине парней, опьяненный будоражащей рождественской кутерьмой и близостью Эллен, непостижимой ее красотой, заряжавшей сам воздух «сексапильностью», — все эти убогие слова, разумеется, весьма относительно передают тогдашние мои ощущения… И тут вдруг из столовой вышла горничная и, что-то шепнув, протянула ей листок. Когда Эллен прочла записку, глаза ее сразу померкли, будто упало напряжение в сети, — такое иногда случается в сельской местности, — померкли и вперились в неведомое пространство. Потом она как-то странно глянула на меня — я, вероятно, притворился, что не заметил этого, — и, ни слова не сказав, прошла следом за горничной в столовую и куда-то дальше, вглубь дома. Ну а я торчал в холле, листая иллюстрированный журнальчик, минут пятнадцать.
61
Однажды я сгоряча изъял из этого рассказа целый абзац описания, на самом деле абсолютно здесь уместного, и перенес это описание в роман, только оно характеризовало теперь уже совершенно иной персонаж. Однако снова возвращать этот текст на место, в данный рассказ, было бы не менее рискованно, это уже походило бы на цитирование самого себя. —