— Вот черт! — воскликнула вдруг Майра. — Мой саквояж! Я совершенно про него забыла. Из-за всей этой суеты оставила его у кузена Уолтера.
— Ничего, ничего. В Чикаго мы купим тебе все новое.
Она поглядела на свои часики:
— Я еще успею позвонить ему, попрошу, чтобы он выслал его следующим поездом.
Она встала.
— Смотри не задерживайся, дорогая.
Она наклонилась и поцеловала его в лоб:
— Ну что ты? Я на две минуты, милый.
Майра помчалась по платформе и, мигом одолев стальные ступеньки крыльца, вбежала в зал ожидания, где ее и встретил уже знакомый нам человек — тот самый, с огоньком в глазах и слегка заикающийся.
— Н-ну, и к-к-как все п-получилось, Майра?
— Отлично! Ах, Уолтер, ты был великолепен! Я даже захотела, чтобы ты и в самом деле сделался священником — совершишь обряд, когда я на самом деле буду выходить замуж.
— Н-ну, я ж-же р-р-репетир-р-ровал ц-целых п-полчаса п-после твоего з-звонка…
— Жаль, больше времени не было. Ух, я бы еще его заставила снять квартиру и купить всю мебель.
— Н-н-да, — захихикал Уолтер, — интересно, сколько в-времени он еще б-б-будет совершать свое свадебное путешествие?
— О, он, конечно, будет уверен, что я успела на поезд, — пока не доедет до своей станции.
Она вдруг погрозила кулачком в сторону мраморного купола, вырисовывавшегося на фоне неба.
— О-о, этот негодяй еще легко отделался… слишком уж легко!
— Я так и не п-понял, Майра, а ч-чем этот т-тип т-тебе т-так нас-нас… нас-солил?
— Надеюсь, что и не поймешь.
Они уже вышли через боковую дверь на улицу, и он подозвал такси.
— Ах, ты просто ангел! — лучезарно улыбнулась Майра. — Прямо не знаю, как тебя благодарить.
— Что ты, в любой момент, если ч-чем могу быть п-полезным… Кс-кс-кстати, а что будешь делать со всеми этими к-кольцами?
Майра, улыбнувшись, поглядела на свою руку.
— Хороший вопрос, — сказала она. — Могла бы, конечно, послать их этой леди, Хелене Как-ее-там… да только, понимаешь, у меня всегда была страсть к сувенирам. Скажи шоферу, Уолтер, чтоб отвез меня в «Билтмор».
Мордобойщик[40]
(Перевод В. Болотникова)
Последним в череде подсудимых в этот день оказался некий мужчина — вот разве что мужская порода в нем не слишком проявлялась, и было бы, пожалуй, куда вернее назвать его «субъект», а то и «субчик», однако числился он все же именно по мужской части, да и в судебном протоколе его обозначили именно так. В общем, это был, наверное, плюгавый, скукоженный, несколько пожухлый американец, который уже проскрипел на белом свете лет, наверное, тридцать пять.
Казалось, его тело по недосмотру оставили в костюме, отправляя тот в очередную глажку, так что тяжелый раскаленный утюг, прессуя брюки и пиджак, расплющил и его, доведя его черты до нынешней заостренности. Лицо у него было неприметное: лицо как лицо. Из таких и состоит толпа на улице: кожа землисто-серая, уши прижаты к голове, словно в страхе перед городским гомоном и гулом, глаза же усталые-усталые — глаза того, чьи предки последние пять тысяч лет были полными неудачниками. На скамье подсудимых он, зажатый меж двух здоровенных кельтов в синих мундирах, казался представителем какого-то давно вымершего племени, этаким изможденным морщинистым эльфом, арестованным за браконьерство в Центральном парке, едва он вздумал употребить один из тамошних лютиков.
— Фамилия?
— Стюарт.
— Полное имя?
— Чарльз Дэвид Стюарт.
Секретарь суда безмолвно занес эти сведения в свой реестр мелких преступлений и крупных проступков.
— Возраст?
— Тридцать.
— Кем работаете?
— Ночным кассиром.
Секретарь помедлил и взглянул на судью. Тот спросил, зевая:
— В чем обвиняя-а-ается?
— Обвиняется в… — секретарь заглянул в свои листочки, — в том, что нанес удар даме — в область лица.
— Вину признает?
— Признает.
На этом предварительные процедуры были завершены. Итак, Чарльз Дэвид Стюарт, на вид такой безобидный и неловкий, предстал перед судом по обвинению в оскорблении действием и в нанесении побоев.
Из показаний очевидцев, к немалому удивлению судьи, следовало, что дама, которой обвиняемый со всего размаха заехал по лицу, отнюдь не была его женой.
Мало того, пострадавшая даже не была с ним знакома — да и арестованный тоже никогда ее прежде не видел, ни разу в жизни. Причин же для оскорбления действием оказалось две: во-первых, дама разговаривала во время театрального представления, и, во-вторых, она без конца тыкала коленками в спинку его сиденья. В конце концов он вскочил, развернулся к ней и, без всякого предупреждения, двинул ей что было сил.