Услышав эти слова Лена почувствовала, как сердце внезапно куда-то провалилось. Ужасно. Просто ужасно. Ван мог там погибнуть. Погибли его родители. Десятилетний ребёнок остался один. С вот такой вот ношей на своих плечах.
- Наверное, я никогда не забуду этот вид. - Ван отвернулся к Лене спиной, как будто хотел спрятать своё лицо. - Я только повернулся, чтобы зайти внутрь и в этот момент... второй этаж просто вспыхнул, как спичка. Меня оглушило, я упал на землю. Осколки стекла, мебель, стены... Абсолютно всё летело в разные стороны... Первый этаж едва сохранился. Сгорело всё. В том числе и мои родители.
Повисла напряжённая пауза.
Лена видела, как напряглась его фигура, как он замер в одном положении, что было для него необычным. Она чувствовала, как тяжело было этому человеку в жизни.
- Потом были похороны, начались внутренние распри, главой семьи стал мой дед со стороны матери. Бабушка тоже начала более-менее приводить в порядок дела и заодно готовить меня к тому, чтобы стать главой. Я учился в лучшей школе, друзей у меня особо не было. После гибели родителей я ни с кем не сближался. Дедушку и бабушку я очень любил и дорожил ими, как ни кем другим в своей жизни. Но когда мне стукнуло шестнадцать, до меня дошла ещё одна ужасная весть. Они ехали забрать меня со школы, когда их нагнали и началась перестрелка. В итоге их машина взорвалась вместе с ними и водителем...
Лена почувствовала, как глаза налились слезами. Глядя на его ровную и такую строгую фигуру в чёрной футболке, она буквально кожей ощущала то, насколько этот человек несчастен и одинок.
- Я рад... что ты не видела и никогда не увидишь меня в том состоянии, в котором я тогда был. На публеке держался гордо, а ночами бился в неудержимой истерике. Очередные похороны. И вот, я уже стою во главе семьи Нигая.
Глядя на то, как он достаёт бутылку с крепким виски из той же тумбочки и один стакан, Лена молчала. Она не любила, когда кто-то пьёт в одиночестве. Но возразить не хотела. Каким бы сильным не был Ван, а он такой же человек, как и все вокруг. Со своими чувствами, воспоминаниями, болью.
- Было тяжело. - То ли от ста грамм виски, то ли от нахлынувших воспоминаний, его голос немного охрип. - Очень тяжело. В то время я жил мыслями только о мести. Ненавидел всех и вся вокруг. Считал предателем каждого и никого к себе не подпускал. Ловя шпионов, не щадил никого. Я творил с ними ужаснейшие вещи. Они в слезах молили меня убить их, только бы остановить эти мучения. Но я редко внимал этим мольбам.
Ван замолчал. Очевидно, он ждал реакции Лены на свою исповедь. В своих мыслях он впервые рассуждал с неуверенностью. Ждал криков, упрёков, разочарования, жалости, слёз. А затем собраные чемоданы и хлопок дверью, за которой её уже ждут. После всего этого... он просто не может её отпустить. Живой.
Ван ждал испуга. Страха и отвращения к себе. Что она скажет что-нибудь, и эти слова в очередной раз ранят его. Глубоко ранят. Очень глубоко. Но он вынесет эту боль с холодом и равнодушием на лице. Как делал это обычно. Как делал это всегда.
Неожиданно он почувствовал, как теплые, нежные руки обвивают шею, а мягкое тело прижимается к спине. Ничего не говоря, она ласково и заботливо поглаживала его по плечам, рукам. Невесомый поцелуй, оставленный на его волосах. Так тепло. Так мягко.
Она всё понимала. Без лишних слов. Ей не нужны оправдания. Эта женщина понимала его. Возможно, даже больше, чем кто-либо другой.
Поддавшись внезапному порыву, Ван откинул голову, прижимаясь к её груди затылком. Её чудный аромат, с нотками каких-то цветов защекотал его ноздри. Внезапно нахлынувшие воспоминания тупой болью отдавались в сердце. Ван старался не вспоминать этого. Не ворошить прошлое. Не бередить раны, не мучить душу. Конечно, он понимал, что когда-нибудь придётся всё это вспомнить. Вновь затронуть эти шрамы на своём сердце. Сколько раз оно болело? Сколько раз по нему наносили удар? Сколько раз оно было разбито в дребезги? И сколько ненависти наполняло его?