О, Натали, о дивный цветок февральского солнца.
Не в силах я больше скрывать, что думы темны от зори до зори, словами нельзя передать.
Глаза наполняются кровью и солью, и любят тебя вспоминать, когда, протянув свою тонкую руку, ты душу мою прокляла вновь, опять.
Услышал же голос во тьме одинокой, твой голос оставшихся лет, когда протянув свою тонкую руку словами сломала обед.
Оставшийся век не в силах прожить, искупила ты грех, Натали и стала рабом его тёмного взгляда, подаренном в ночь до зори.
Энджел Леман, 1689 г.
«- Удивительно! Он так страдал по женщине, которая его отвергла!»
«- Красиво, про слёзы, но мне вот не понятно почему она его оставила?»
«- Она умерла, глупцы. Именно это вам и говорят в последней строчке!»
Кровавые слёзы, грех, сломанное обещание и проклятье? Вы хотите мне сказать, что всё это ждёт и меня? Тогда почему бы мне, просто сейчас не спрыгнуть с крыши и разбиться насмерть, чтобы ни моя кровь, ни магия никому не достались? Возможно это бы решило все мои проблемы.
Откинув голову назад, я зажмурила глаза, а потом положив в карман юбки свой сейтфрон положила свою голову на поднятые колени. Мне было всё равно, что кто-то мог пройти мимо меня, было всё равно, что меня мог кто-то услышать или увидеть, как я молча черпаю от земли спокойные силы, я просто тихо сидела с закрытыми глазами и думала, как поступить. Звонить родителям и устроить им скандал? Нет, будет глупо говорить им то, от чего они меня и старались оберечь. Рассказать бабушке? Да, это было единственным вариантом, который был для меня логичным. Она должна знать, должна помочь.
Я вскочила с места как ошпаренная, отряхнулась и подорвалась с места, чтобы собрать вещи и отпроситься на несколько дней из колледжа. Моя голова была опущена, и я смотрела только на то, как идут мои ноги злобно пиная камни, которые попадались под горячую... ногу? Не заметив идущего ко мне на встречу высокого человека, я врезаюсь в его грудь своей головой. Было немного не приятно. Дотрагиваясь до лба, я отхожу на несколько миллиметров от мужчины продолжая глазеть на его тёмную обувь.
— Даже под ноги смотреть не собираешься? — Я поднимаю голову чуть выше собственного лба, совершенно недовольно хмурясь не только от яркого солнца, но и от того, что я осталась виновной. Увидев спокойствие в глазах Уиланда в которого я и врезалась, стало не по себе. Хоть я и продолжала злиться.
— Это ты вырос тут из ниоткуда, почему это я ещё должна под ноги смотреть? — Возмущённо опуская руку которой держалась за лоб, я снова отхожу от него, чтобы себе шею не ломать. Уиланд возвышался надо мной словно шкаф, при подходе к которому мне приходилось всегда поднимать голову.
— Без настроения. С Ричардом поругались? — Холодно спрашивает у меня он, совершенно безразлично убирая руки за спину.
— Причём тут Ричард?! — Вспыхнула я, моментально отводя глаза к траве, цветущей повсюду, — И вообще, я хотела сегодня спросить у тебя: это ты разгромил в обсерватории проекцию солнечной системы?
Он засмеялся от моих слов мимолётно отводя взгляд к небу, чтобы смахнуть со своих глаз наигранные слёзы, а после снова взглянуть на меня, холодно скалясь и подходя поближе.
— Плохого ты обо мне мнения, однако. Нет. С чего решила, что я? — Я пожала плечами. Взглядом Уиланд зацепился за книгу, которую я держала в своей руке после ухода от директора. Мистер Бьюкен отдал её мне, чтобы я побольше изучила стихотворную прозу Леманов. Хоть я и уже прочитала всё в интернете, интерес к написанной живой рукой книге был куда больше. — От куда у тебя эта книга? — Рука парня потянулась к предмету, но я, быстро отшатнулась назад, поднимая книгу вверх.
«Так-так... Сейчас я буду тебя допрашивать красавчик».
— А что? Ты с ней знаком? — Я сузила глаза и прямо-таки с излишним любопытством глянула на лицо Уиланда. Но на его физиономии даже тень не проскочила. Он опустил руку, которую пару секунд назад тянул к книге, недовольно приподнимая верхнюю губу. — Это даже не матерная песенка про бандита Йосифа.
— Прекрасно, ты и такое знаешь, — не удивившись, Уиланд слегка опустил свою голову, — Это из запрещённой секции.