Отражение. Картины с выставок
— Она преследует меня.
— Кто? — растерянно спросил я. — Картина?
Наш самый важный, самый крупный клиент на всем западном побережье неотрывно смотрел на репродукцию, висящую в только что отремонтированном и обставленном по последнему слову современного дизайна офисе.
Я отреагировал молниеносно, пытаясь показать свое рвение и готовность удовлетворить любую прихоть такого серьёзного клиента:
— Завтра же мы заменим. Я лично подберу несколько вариантов вам на утверждение.
Роберт (он сам просил себя так называть, следуя новым веяниям корпоративной культуры) продолжал смотреть на картину то ли с отвращением, то ли даже с каким-то испугом, перемешанным с любопытством. Я на секунду задумался, какой притворной является эта новая мода убирать "сэр" и "мистер", оставляя лишь имя. Как будто это как-то сокращает социальную пропасть между такими как я и этим, обласканным жизнью, мужчиной напротив.
Роберт нарушил молчание, совершенно проигнорировав мою готовность решить любую проблему клиента. Мне показалось даже, что он вовсе не слышал меня, и вообще не мне адресовывал свои слова.
— Я не знаю, как так получилось, продолжил он вслух свой внутренний диалог. Почему я оставил ее совсем одну? Нет, не буквально конечно. Физически я был всегда рядом, но душевно… Наверное я просто испугался. Испугался и решил быть в стороне, решил сразу смириться, решил, что так будет легче. Меньше боли, понимаете?
Двадцатипятилетний опыт работы с клиентами подсказал мне, что вопрос был риторический, а мне надо просто заткнуться. Заткнуться и сидеть, притворившись каким-то предметом интерьера, не забывая при этом внимательно слушать собеседника с подобающим ситуации выражением лица. Этакий всегда готовый выслушать босса принтер-психотерапевт!
— А она боролась, отказываясь верить в неутешительный прогноз врачей. И сын, конечно, ей верил. "Да, мой хороший, это временно. Тебе надо просто побыть в больнице, дядя доктор обязательно тебе поможет, и мы поедем домой. Или нет, мы сразу поедем и купим твое любимое мороженое. И конечно, мы обязательно заедем и купим тот новый набор Лего." Я была всегда рядом, кивал и даже улыбался.
Наверное... Не помню. Мысленно я был уже далеко. Так было проще. И старался не смотреть в глаза сыну. Это было сложно - на его лице в конце уже ничего не оставалось кроме больших светло-серых глаз. А он все равно слушал ее. Слушал, что осталось совсем немного и его перестанут мучить приступы рвоты от химиотерапии, отрастет его шевелюра, он вернется домой. Вернется к нам. Он не замечал, как слабеет, не замечал моего отстранённого присутствия, он просто верил ей. Верил и смотрел на нее все с той же любовью, безграничной верой, без тени сомнения. Наверное, он так и не понял, почему однажды закрыл глаза и больше не проснулся.
Голос Роберта еле слышно дрогнул.
— Он вернулся домой, как она и говорила. Маленький, бледный, спокойный. "Отмучился" - шептались родственники на поминках.
Я сидел и слушал, шокированный откровенностью клиента, пытаясь придумать слова сочувствия, соболезнования и не находя ничего не банального, не фальшивого. Что говорят в таких случаях? Что положено говорить? И делают ли эти слова хоть что-то для того, кому они адресованы?
Тем временем Роберт продолжил, явно желаю побыстрее закончить историю.
— Пора было выезжать на кладбище, а я нигде не мог найти ее, Кетрин. Бегал, звал, беспокоился о том, что скажут люди. Смешно даже, как будто имело смысл куда-то торопиться… Я нашел ее не сразу. Открыл дверь в детскую ванную, а она сидела на полу, спиной к двери, повернувшись лицом к зеркалу. Сидела, держалась трясущимися руками за мокрые щеки и беззвучно рыдала. Рыдала так, что лицо вытянулось, искривилось, поплыло куда-то в бок. Я даже вздрогнул сперва, не узнав в этом безобразном отражении в зеркале свою жену, свою Кэт. Кэтрин же не обратила на меня никакого внимания, продолжала плакать, вздрагивая от горя, которое било ее в грудную клетку изнутри, било и тянуло куда-то на дно бесконечного ужаса реальности. Реальности, которую она осознала, в которую поверила и в которой теперь жила. Я застыл и боялся пошевелиться, просто смотрел в зеркало на большие серые глаза беззвучно плачущей жены.
Роберт прервал свой рассказ на секунду.
— Это то, что запомнилось мне больше всего и эта картинка преследует меня, не дает мне покоя. И когда я вспоминаю жену, я вижу ее именно такой, такой как я увидел ее в том зеркале. Ужасно наверное... Но, пожалуй, я это заслужил.
Роберт небрежно кивнул в сторону репродукции.
— Не знаю о чем думал Мунк, когда рисовал свой "Крик", но это лицо я точно знаю. И знаю о чем этот неслышимый никем крик. Не хочу его слышать.
Декабрь 2020