Лекс с Микой умерли друг за другом с разницей в два месяца в девяносто пять. На похоронах было много народу, в основном из дома престарелых, кто еще был в своем уме. Он, вернее, его новая личность, был наследником и исполнителем последней воли. Барнс развеял прах обоих детей над океаном, чтобы они встретились с Себастьяном хотя бы так. Но все равно каждое следующее Рождество он приезжал на Гавайи, выходил в море и подолгу смотрел на усыпанное бриллиантами звезд небо, мысленно возвращаясь в каждый их совместный праздник. Он больше не плакал, потому что уже не мог, но и улыбаться не получалось. И все чаще давило одиночество. Он снова учился жить, но теперь уже совершенно один, потому что даже со Стивом встретиться получалось нечасто.
Барнс чувствовал, как к нему тянулись его воспитанники, и те, что уже давно закончили свое обучение, и другие, которые только начинали свой путь. Но он не мог впустить их в свое сердце, потому что там просто не было места ни для кого другого, оно все было заполнено Себастьяном и его детьми. Барнс не представлял, как может открыться еще кому-то, и не только потому, что продолжал любить Себастьяна, он не хотел снова терять близких, потому что был уверен, что еще одного раза он точно не переживет.
========== 4 ==========
По сложившейся за тридцать лет традиции, первого июля Барнс всегда лично встречал новый состав курсантов. Некоторые гоблины, когда видели его, интересовались, чему их может научить человек младше их, и губы Барнса всегда трогала ироничная улыбка, ведь ему было уже за двести, но да, выглядел он все так же молодо, словно сыворотка отменила старение, и он сдохнет в какой-нибудь самый неподходящий момент просто от того, что у него кончится завод, как у механической игрушки.
Вот и в этот раз Барнс проходил мимо подобия на строй из подростков, для которых на ближайший год он станет отцом, матерью и богом, и матерых волков, которые посчитали, что им нужна его подготовка. Или переквалификация, что Барнс тоже мог обеспечить.
За тридцать лет существования его тренировочной базы изменилось многое. Теперь весь штат сотрудников, хотя их все равно было немного, составляли люди, которых он когда-то нашел и выдернул с улицы. Сам Барнс умудрился раздобыть экземпляры самых новых военных технологий, оружие, боеприпасы, даже технику, уверенный в том, что те, кого он обучает, должны иметь все самое лучшее, чтобы стать лучшими.
В принципе, все то, что он создал, работало как часы, и Барнс мог бы уже уйти на покой, заниматься вообще чем угодно, но он упрямо, год за годом вел несколько курсов, просто потому, что это отвлекало его от одиночества, на которое он сам себя обрек.
Его питомцы из года в год пытались с ним сблизиться, но на определенном этапе отношений он выстраивал глухую прозрачную стену, за которую никого не пускал. Наверное, Барнс был бы и рад пустить кого-нибудь в свою жизнь, но после оглушительной потери Себастьяна, а потом и детей, от которой он так и не смог до конца оправиться, Барнс не хотел повторения. Тем более, любого из его воспитанников могли убить на войне, но это еще можно было бы принять, а вот видеть, как угасают близкие, было невыносимо, и он больше не хотел для себя такого. Да и не только для себя, ведь понимать, что ты уже дряхлый старик, а дорогой тебе человек, который еще и старше тебя, все еще свеж и молод, тяжело.
Барнс не совсем понимал, почему дети, которых он соглашается тренировать совершенно бесплатно, но по просто адовой программе, не жалея их совершенно, возвращаются к нему. Вот и эти двадцать подростков, уйдя через год, скорее всего, так или иначе вернутся, хотя бы просто навестить. Наверное, потому, что Барнс оказывался в их жизни единственным, кому действительно было до них дело.
А тридцать опытных и не очень бойцов, приехавших повышать свою квалификацию, вряд ли захотят повторить то, через что Барнс их собирался провести.
— Надеюсь, все понимают, куда они попали, — начал Барнс свою стандартную “речь”. — Поваров и уборщиков нет, так что дежурства по кухне и казарме распределяйте сами. Форму получите в хозчасти. Что где — разберетесь сами, экскурсоводов не держим. Подъем в пять утра. Задание на сегодня — изучить план базы, чтобы если вас куда-то послали, вы не задавали идиотских вопросов “а где это?”. Разошлись!
Барнс никогда не проводил перекличек, не пересчитывал своих курсантов, потому что списки с фотографиями и краткой личной справкой его секретарь — он до сих пор не привык к его наличию — готовил заранее, так, что у Барнса было время не только внимательно просмотреть, но и выучить наизусть, кто есть кто. Поэтому простого просмотра, все ли на месте, вполне хватало. Все опоздавшие больше, чем до конца “знакомства”, автоматически отчислялись, и деньги за переподготовку не возвращались. За все тридцать лет работы опоздавших было всего пять. У Барнса готовили настоящих профи, и попасть к нему хотели многие.
Один раз у Барнса спросили, почему он не наймет повара, ведь люди тратят время на готовку, тем более, на столько человек, на что он ответил, что им повезло, что он не заставляет их самостоятельно добывать пропитание, а выдает продукты.
От обычной армейской учебки барнсовское детище отличалось в первую очередь тем, что тут не велась никакая идеологическая подготовка, не нужно было зубрить бессмысленный устав. А вот внезапные внеплановые нападения на базу он устраивать любил. Поэтому часовых выставлять требовал. Он вообще делал обстановку максимально приближенной к боевой, и кто этого не понимал, тот довольно быстро вылетал.
Барнс смотрел вслед подхватившим свои вещи и побежавшим искать свои казармы и хозчасть для начала, новым курсантам, размышляя, когда ему придется распрощаться и с этой занимательной деятельностью. И решил для себя, что еще лет тридцать — и он поедет в Россию, прокатится по возможности по всем местам, где он бывал Зимним Солдатом, и напишет книгу о нем. Вернее, о себе. Может быть, напишет.
Тряхнув головой, Барнс заставил себя вернуться к делам насущным, за тридцать лет у него были шансы и шальную пулю схватить, так что все это были не мечты и не планы, а так, вилами по воде писано.
Идя по территории базы, Барнс заметил одного из очень проблемных своих выпускников, который приехал на дополнительный курс. Франсуа Адан по прозвищу Барсук. Наглый, самоуверенный, знающий себе цену, неуживчивый, принципиально добивающийся своего. В целом, не самые плохие качества, если посмотреть правде в глаза, но вот с дисциплиной этот парень совершенно не дружил. Барнс, конечно, понимал, что он тут все прекрасно знает, за четыре года ничего кардинально не изменилось, но внаглую стоять, сложив на груди руки, в центре базы и смотреть на мир, словно ты его хозяин… Губы Барнса сами собой растянулись в не самой доброй улыбке.
— Ну и хули стоим, боец? — обманчиво ласково поинтересовался Барнс, проходя мимо.
— Любуюсь, — оскалился Адан, щуря светло-карие глаза. — Соскучился.
И облизал Барнса взглядом.
— Не иначе, как по нарядам вне очереди, марш-броскам в полной выкладке и ночным побудкам, — усмехнулся Барнс, внимательнее оглядывая Адана. Щенок вырос, раздался в плечах, стал мощнее и явно сильнее. — Помог бы лучше щенкам освоиться.
— Есть, командир! — Адан рысью пустился к казарме для подростков.
Барнс посмотрел ему вслед и пошел по своим делам, которых у него, несмотря на кучу помощников, было довольно много. Несмотря на то, что расписание занятий для всех было давно прописано, заявки от повышающих квалификацию учтены, Барнс хотел последний раз его пересмотреть. Да и надо было подготовиться к послезавтрашней ночной атаке на базу. Посмотреть, кто как будет действовать без оружия и прочее. Адана Барнс из головы выкинул почти сразу, зная, что не откажет ему, если он захочет остаться на базе, но только по итогам занятий и если придумает себе должность, потому что Барнс уверенно справлялся долгое время один.