Рука перестала дрожать.
— Прими соболезнования, парень, — проникновенно произнёс человек. — Я вижу, ты её любил.
— Нет, — с обретённым спокойствием ответил я. — Ольга была смыслом моей жизни.
И потому я без труда отыскал её могилу.
Человек высадил меня у тайного прохода, я вошёл внутрь, а оказавшись на территории мёртвых, закрыл глаза и пошёл туда, куда вело меня лихорадочно стучащее сердце. По аллеям, по тропинкам, мимо чужих оград и мёртвых лиц, мимо камней и венков, к деревянному кресту, воткнутому в свежий холмик. К груде белых цветов и фотографии, с которой на меня смотрела улыбающаяся принцесса, навсегда оставшаяся между девочкой и девушкой.
Я обнял холмик руками, прижался к нему щекой, закрыл глаза и сказал:
— Прости.
Я мог заплакать, но слёзы означают горе, а я решил предаться ему после того, как обрету подлинное спокойствие. Я мог рассказать, как люблю её и как мне плохо, но зачем мучить принцессу жалобами? А самое главное, я знал, что Ольге не нравится тот, кого она видит, и сказал то, что она хотела услышать:
— Прости, я не смог иначе. — А потом задал главный вопрос: — Кто это сделал?
Заливающий кладбище свет стал ярче, Луна помогала изо всех сил, магия Отражения заскрипела надгробными плитами, зарычала невидимыми тварями, зашуршала осыпающимися могилами, но усилия оказались напрасными: ответа не было. Ольга промолчала. Возможно, не могла назвать имя. Возможно, не захотела. Потому что ей не понравился тот, кто к ней пришёл. И если бы она могла, она бы заплакала.
Я знаю.
— Зачем? — услышал я в шелесте листьев.
Кладбищенские деревья передали вопрос моей принцессы, и я ещё сильней прижался к земляному холмику.
— Я не мог поступить иначе, Ольга, не мог… — Я открыл глаза и посмотрел на фотографию. — Прости, что приехал, но я должен был тебя увидеть, моя принцесса. Не в окне, втором слева по дальней стене, а здесь, в твоём новом доме. Я должен был увидеть тебя сейчас и сказать, что не успокоюсь, пока не сделаю то, что решил.
— Зачем? — На мою щеку упала холодная капля. Возможно, слеза. — Зачем?
Я поднялся и пошёл прочь.
— Я вернусь, моя принцесса, и тогда буду валяться у тебя в ногах, вымаливая прощение. Тогда. Но не сейчас. Сейчас ты не сможешь меня остановить, моя душа, потому что ты умерла.
Моя душа умерла.
Во всех смыслах, Ольга, во всех смыслах.
Я уходил, с трудом представляя, что делать дальше, и стук молотка, отчётливо слышимый в ночной тишине, стал для меня спасением. Я пошёл на него, догадываясь, кого увижу, и не ошибся: в гранитной мастерской горел свет, а Мастер Скорбных Дел сосредоточенно работал над надгробием. Камень был обыкновенным: прямоугольный, красивый, полированный спереди и с нарочито грубоватыми торцами. На лицевой стороне я увидел невнятную, расплывшуюся фотографию, сделанную, по всей видимости, с очень старого оригинала, и выбитые буквы: «БЕЗЛИКИН Савелий Григорьевич». Вроде, обычный камень, но вниз от него шёл длинный, почти двухметровый штырь, заканчивающийся массивным, тщательно отделанным наконечником. Штырь походил на стрелу, и я не удержался от вопроса:
— Для кого?
— Для того, кто не должен подняться, — ответил Мастер, не отвлекаясь.
— Заказали?
— Для удовольствия делаю.
Я понял, что не нравлюсь ему, но плевать на это хотел.
Я никому не нравлюсь.
Потому что всех трясёт от страха, когда я рядом.
Даже Смерть.
Мастер Скорбных Дел — профессия редкая. Его зовут к мёртвым, к разным мёртвым и с разными целями: одни мёртвые не были готовы, другие никак не желали успокаиваться, третьи досаждали соседям — в Отражении случается всякое. Мастеров уважают. Однако выглядел конкретно этот специалист весьма обыденно: невысокий, худой, губы тонкие, бледные, глаза серые, нос острый, как у мыши, а на носу — очки в тонкой металлической оправе. Волосы бесцветные и редкие, с сединой. Одет в грязную робу и стоптанные башмаки, а вот руки — твёрдые, рабочие. Руки мастера.
— Слышал про Ольгу? — спросил я, без спроса присаживаясь на грязный табурет.
Он долго смотрел на меня, взвешивая, стоит ли отвечать искренне и на что я способен, почувствовав ложь, после чего сообщил:
— Меня звали освободить её от тьмы…
— В ней не было тьмы! — не сдержался я.
— …которой её убили, — спокойно закончил он.
Он помолчал, а потом провёл рукой по камню, с которым работал. Жест получился нервным, будто Мастер просил у меня прощения за дурную весть.
— Кто убил? — глухо спросил я.
— Не знаю.
— Кто позвал тебя?
— Не знаю.
А вот такого ответа я не ожидал: