Потом он лежал с неподвижным лицом и широко раскинутыми руками, но тогда она уже была полна его жизненной силы, которая в конце концов и помогла ей остаться, несмотря ни на что, человеком. И если сейчас она едет в этом автобусе и готовится к завтрашней свадьбе, то только благодаря тому дню, который никогда не сотрется из ее памяти.
Леночка бежала, бежала, бежала.
Хлесткий дождь пронзал насквозь промокшую ткань драпа, когтил лицо острыми иглами льдистых кристаллов и жгучими струйками сбегал за воротник.
Ботиночки, новенькие, только накануне купленные Наиной Федоровной и казавшиеся в своей прочности и толстокожести вечными, на удивление быстро пропитались дождем, став влажными и тяжелыми.
Они хлюпали жижей и кандалами оттягивали слабеющие ножки. Но Леночка, делая невероятные усилия, все же бежала, хоть и не чувствовала онемевших ног и не слышала ничего, кроме ударов собственного сердца и хрипа срывающегося дыхания.
Освещенные окна пролетали мимо нее, как огненные кометы. Или это она летела мимо них к неведомой цели и не могла остановиться, гонимая страхом все дальше и дальше? Леночка была, словно в чаду, не понимая: сон окружает ее или страшная явь. Как странно, но то и дело ее посещали невероятные мгновения самых радостных и светлых дней ее короткой жизни.
— Мамочка, мамулечка, золотко мое, где ты? — тихий голос Леночки отчаянно бился в облачках пара у раскрытого рта. И каждый звук, выдыхаемый ею, совпадал с тяжелым шлепком подошв. Под частым и гулким биением сердца рвалась наружу и не могла справиться с болью, разом нахлынувшей на нее, истерзанная детская душа. Отчаяние — вот что было главным в Леночкином состоянии!
Как быстро и неожиданно закончилось детство! Как внезапно исчезли из ее жизни куколки, разноцветные лоскуточки, пирожки с вишней и припудренные тонкой пылью муки ненаглядные мамины щеки.
Ломило зубы и деревенел язык. Шипели лужи, пузырились, пенились первым снегом, брызги веером разлетались из-под коричневых бот… Лица, лица, лица, недвусмысленная жалость, любопытство…
— Иди, Леночка, иди… Мама спит… мама спит… мама спит… — тогда она не чувствовала себя такой подавленной и несчастной. Разве могло быть что-то плохое в окружающих маму золотых снах? Почему она так долго спит? На кого она бросила свое неразумное дитя? Нелепое трепыхание сердца, мутный свет фонарей, сутулые люди — торопливые бестолковые символы какой-то неведомой прежде силы, уносящей ее за грань бытия.
Еще невыносимей заныло в груди у Леночки, потемнело в глазах, и удушливая волна подступила к горлу. Она задохнулась, споткнулась об острый бордюр, упала лицом в грязь и застыла, скрючившись всем телом, подобрав под себя ноги и обхватив их руками.
Дождь колотил по бесчувственному лицу, капельки отскакивали от холодеющей кожи и словно по частичкам отрывали от неподвижного тела жизнь. Кровь застыла, сердце перестало биться, и Леночка впала в леденящее беспамятство.
Но вдруг все изменилось. Гулкий звон пробудил Леночку ото сна, и она почувствовала, будто внутри ее кто-то бьется, как в лихорадке, стучит зубами и стонет.
Леночка, превозмогая боль и озноб, подтянулась на бесчувственных руках к стволу дерева. Деревце было тонким, совсем еще юным и неокрепшим. Сверху посыпались мокрые листья, один из них накрыл Леночкин глаз, и девочка, скованная холодом и безотчетным страхом, потрясла головой. Острая боль пронзила ее позвоночник, но листочек все же соскользнул на несколько сантиметров вниз и плотно прилип к щеке.
Цепляясь за ствол, Леночка поднялась и сделала первый неверный шаг в сторону тускло освещенного подъезда. Одеревеневшие ноги не слушались ее, она обессилела и выдохлась и, наверное, давно бы перестала сопротивляться обстоятельствам, но недетская сила, пробудившая в ней одержимость и волю к жизни, потащили ее через мокрый вылинявший газон. Как пришибленная собака, подскуливая и едва переставляя ноги, без единой мысли в звенящей и больной голове, Леночка все-таки дошла до подъезда. С невероятным трудом она отворила скрипучую дверь и, рухнув на четвереньки, поползла в пространство под лестницей.
— Епт! — кто-то зло выругался и толкнул Леночку в бок. Боль отдалась тупым рокотом в разваливающейся на части черепушке. — Эй, ты! Ну-ка дуй отсюда! — снова кто-то толкнул Леночку в бок, и Леночка тихонечко заскулила.