Мария Покусаева
Отражения
ПРОЛОГ: Ступени вверх
Хорошая ученица видит даже в кромешной тьме, и поэтому я не надеюсь легко отделаться.
Линор Горалик
Парадное крыльцо Джейна не увидела – оно осталось с другой, лицевой стороны дома. Джейна появилась с изнанки, поднялась по короткой черной лестнице, как прислуга и незваные гости.
Встретили ее не то чтобы холодно – настороженно. Красивый юноша, почти мальчик, одетый в бледно-серый костюм лакея, скользнул по Джейне равнодушным взглядом, таким, что и не скажешь, к чему теперь готовиться и чего ждать.
– Госпожа Бронкль, – сказал он все еще равнодушно. Джейна подумала, что ее фамилия, произнесенная вслух, должна была оттолкнуться эхом от всех стен всех коридоров в этом доме, роскошном и светлом, и долететь до его хозяев. До тех, к кому Джейна пришла.
– Леди Бронкль, – мягко поправила она.
Юноша кивнул, то ли принимая исправление, то ли желая выказать свое почтение леди.
– Вас примут, но придется подождать, – сказал он.
Теперь он смотрел на Джейну – ей в лицо, для чего ему приходилось чуть задрать подбородок, – и словно сквозь нее. Так, что если он и рассматривал платье, шею, свернутые в низкий узел ржаво-рыжие волосы, то отследить это было нельзя. Точно так же, как и его мысли.
Лицо лакея было приветливо-пустым.
Потом она увидела еще пятерых таких же – красивых и тонких, как эльфы, юношей, которые стояли в дверях, чтобы раскрыть их перед Джейной, указывали путь и ничего не спрашивали.
– Ждите здесь, – сказал один из них с легким поклоном, когда Джейна оказалась в небольшой восьмиугольной комнате с часами на каминной полке и окном от самого пола, выходящим в зимний сад, тускло-серый, украшенный к Солнцестоянию.
Камин был пуст, и, кроме бежевой скамейки, обитой тканью, и этих вот часов с треснувшим стеклом, в комнате больше ничего не было.
Светлая, холодная, зимняя пустота.
Джейна села на скамью и пожалела, что не взяла с собой книгу. В небольшой сумочке, добротной, взятой у матери ради этой встречи, лежало письмо Аниты и стопка рекомендаций: ото всех, кто знал Джейну Бронкль, младшую наставницу из Враньего дола. Некоторые письма были от людей влиятельных, даже очень влиятельных – Джейна не ожидала, что они согласятся на такое, думала, что им нет дела до девушки, которую они видели дайте боги пару раз в год, когда навещали дочерей в закрытой школе. Но Директриса – не та, которая была сейчас, а та, прежняя, которая когда-то дала Джейне работу, – Директриса пообещала, что поможет.
И, кажется, помогла.
Ее рекомендация тоже была здесь – сложенный вчетверо лист плотной гербовой бумаги с печатью, исписанный аккуратными, по-мужски твердыми строками с острыми хвостами некоторых букв. Очень лестными для Джейны строками. Неожиданно лестными.
Джейна потянулась, чтобы почесать запястье: грубая шерсть, из которой было сшито ее платье, раздражала кожу, и к вечеру на запястьях и шее появлялись красные полосы, похожие на следы от крапивы. Новые туфли жали. Наверное, когда в конце дня Джейна сбросит их, падая без сил на кровать в своей спальне – на ту самую кровать, в которой она спала со своих восьми лет, – пальцы будут болеть, а сквозь плотные чулки проступит кровь. Будь в залах чуть теплее, пожалуй, Джейна, пожалуй, начала бы волноваться, как бы не раскраснелись щеки, что можно принять за плохо скрытое волнение, но, к счастью, в доме было прохладно – почти на границе с «холодно».
Плащ Джейны остался у одного из лакеев. И шарф тоже.
Это произошло настолько незаметно, что она даже не поняла, куда все делось.
Мир, от которого Джейна не то чтобы отвыкла – скорее, она так и не успела привыкнуть к нему прежде, чем покинула, – мир благородных и знатных, властных, богатых людей окружал незаметно и так же незаметно заставил двигаться, повинуясь тому ритму, по которому он жил сам.
И не дай боги тебе, девочка, в твоих глупых, неудобных, дешевых туфельках хоть раз оступиться или перепутать фигуры.
За ней пришли ровно в тот момент, когда нервозность от ожидания начала превращаться в панику. Переступив порог кабинета, просторного и светлого, очень явно женского, с букетом роз на столике у окна, Джейна почувствовала, как пересекает ту невидимую черту, которая отделяла скрытую, непарадную изнанку дома от другой его сторон. Той, которой принадлежит и мраморное крыльцо, и бальная зала, и галерея с портретами предков, и, наверное, какая-нибудь роскошная столовая, рассчитанная на приемы и званые ужины.
Женщина за письменным столом выпрямила спину, оторвав взгляд от книги, и жестом велела юноше-лакею выйти, оставив их с Джейной один на один. Красивая, тонкая рука, украшенная парой колец и массивным металлическим браслетом, потянулась к листу бумаги, лежащему справа от книги.