На удивление Ланн нашел мальчика довольно быстро. Эшер сидел на берегу реки и, не переставая всхлипывать, маленьким ножиком методично срезал свои рыжие волосы — его мать их очень любила, говорила, что он похож на Солнце над песками.
— У нее будет настоящий сын, — заметив Ланна, огрызнулся Эшер, — я ей больше не нужен!
— Неправда, — сказал Ланн и понял, что если младший ребенок родится больным, то для старшего так оно и будет выглядеть. — Ты ведь тоже настоящий. И ты наш.
Ланн никогда не слышал, чтобы кто-то так ревел — громко, надрывно, до хрипоты. В подземье дети быстро учатся быть тихими, он сам в детстве забивался в самый дальний угол, если что-то шло не так. Эшер определенно был из другого теста. Даже когда Ланн подобрался к нему и осторожно обнял, тот вцепился в него и продолжал орать так, что уши закладывало. И когда уже начало казаться, что это будет длиться вечно, Эшер вдруг набрал в грудь воздуха и замолчал.
— Она разозлится, — мальчик поднял руки к голове и вцепился в остатки шевелюры. — Мама, — осторожно произнес он, будто пробуя слово на вкус, — разозлится. Что если она меня выгонит?
Ясмин много раз говорила ему, что он может ее так называть, но он предпочитал имя. В последнее время он и вовсе ее не слушал…
— Чешуя, когти, рог, куча проблем и она все еще меня не выгнала, — вздохнул Ланн и подумал, что лучше бы она это раньше сделала, сейчас уже поздно. — Спорим, она даже не заметит?
— Ты пойдешь со мной? — подумав, спросил Эшер. — Я всякого натворил, а тебя она любит.
Ланн улыбнулся и кивнул. К несчастью для Ясмин, это действительно так.
Зима в том году наступила рано. Снег завалил все дороги, так что пробраться в лес за дичью рисковали только самые упорные, Ланн был одним из них. И когда он вернулся, волоча за собой по снегу тушу кабана, его встретила старуха Адала. Она помахала ему рукой из-за ограды его собственного дома, призывая идти быстрее.
Бросив веревки на снег, он на миг прикрыл глаза и глубоко вздохнул. Он устал об этом молиться, устал просить малости, которую прочие получают просто так… Ему нужно чудо. Нет, оно нужно им всем четверым. Если за свою глупую жизнь ему удалось сделать хоть что-то хорошее, и если все это было не зря, то всю славу и всю кровь, пролитую на войне и после, он променял бы на одно единственное чудо.
Девочка была крошечной, сморщенной и розовой, как поросенок. Она хмурилась во сне и тихо сопела на кровати рядом с матерью. Словом, она была обыкновенным человеческим младенцем.
— Не делай такое лицо, на тебя страшно смотреть, — все еще бледная, прошептала Ясмин и чуть приподнялась на постели.
— Я сейчас начну рыдать, и вот это будет действительно страшно, — сцепив зубы, выдавил Ланн. — Я брал уроки у мастера, я знаю, как это делается.
Осторожно опустившись на кровать рядом с женой, он склонился и обнял ее только для того, чтобы услышать тихое «я скучала по тебе». Конечно, она не про последние несколько часов, он чувствовал себя таким виноватым, что практически не прикасался к ней последние полгода. Тут не отделаешься одним «прости», придется действительно постараться, чтобы она больше никогда не чувствовала себя в этом доме одинокой.
— У нее глаза твоей матери, — отпуская его, проговорила Ясмин. — Ты бы хотел ее увидеть? Риа?
— Ее сын умер.
— Я ей об этом не говорила.
Должно быть, это нечестно. Но его собственная мать осталась слишком далеко отсюда, и он никогда не сможет вернуться к ней. А одинокая женщина по имени Риа, которая живет где-то здесь, вовсе не виновата в том, что судьба обошлась с ней жестоко. Стоит ли воскрешать перед ней призраков снова?
Слишком сложный вопрос. Ланн подумает об этом позже, сейчас есть вещи поважнее. Монгрелы не дают детям имен до тех пор, пока им не исполнится хотя бы три года. Но его дочери имя понадобится очень скоро.
Будущее редко бывает таким безоблачным, каким рисуют его нам юношеские грезы. Но и редко становится таким ужасным, каким мы видим его в зеркалах нашей памяти. И все же будущее стоит того, чтобы до него дожить.