Потом Сурмин рассказал, как сложилось у него с семьей, а про то, что его жена несколько лет назад умерла, Березников знал.
— Живу вместе с дочерью моей покойной жены от ее первого брака, она хорошая, Ксения, заботится обо мне, и две дочки у нее, меня своим родным дедом считают, а с этим знаешь как — с этим утешительно.
И дома Сурмин познакомил его со своей приемной дочерью и с внучками, Варей и Сашей, почтительно смотревшими на однополчанина их деда.
— Только полкового оркестра для нашей с тобой встречи не хватает, — сказал Сурмин, — а то марш закатил бы!
— Можно и без полкового оркестра... можно с этими барабанщицами, — усмехнулся Березников, а барабанщицы смотрели на него во все глаза: наверно, натрубил им полные уши дед насчет своего однополчанина.
— Вот так-то, Василий Гаврилович, — сказал Березников, когда стукнули стаканчиками за их встречу, а Ксения налила девочкам томатного сока. — Построим мост через Синявку, приглашу тогда присутствовать, когда пойдет первый поезд. Как, барабанщицы, — приедете? И вашему деду тоже будет интересно посмотреть, а то он больше разрушал мосты из своих пушек... даже как-то восстановленный мной мост уничтожил. Однако в самое время, ни один немецкий танк не прошел по нему.
— Значит, на целые сутки, может быть, нашу победу ускорили... жалко, ты накоротке, я бы развил кое-какие мысли насчет малых дел.
— Загляну еще... сегодня на самолете, как на попутной лошадке, добрался, однако один петух, ехавший со мной, не очень-то доволен был скоростью: попасть в суп никому неохота.
А барабанщицы слушали, они уже давно были усердными посетительницами библиотеки, которой заведовал дед, знали и про Циолковского, и про шестидесятилетнего капитана на шхуне-бриге «Пилигрим», знали и про то, что можно целых два месяца летать в космосе, беседовать оттуда по телевизору, а предметы плавают вокруг, как рыбы в аквариуме...
И они так смотрели на деда, что Сурмин, привыкший понимать их и без слов, пообещал взять с собой проводить Николая Петровича. А обратный самолет, обратная лошадка без упряжи, будет в девятнадцать тридцать вечера, как раз успеют выпить чаю, потом сядут в автобус на площади Ленина, поедут в серебрянский аэропорт, где, правда, большие корабли еще не садятся. Но достроят вторую очередь ткацкой фабрики, переоборудуют гвоздильный завод, прибавится жителей — станут тогда садиться и «ТУ», и «ИЛы».
Ксения сготовила хороший обед, успела испечь пирог со сливами, такой интересный день, приехал инженер Березников, с которым дедушка воевал вместе, и, может быть, то, что Серебрянск стал из районного центра городом, тоже благодаря их усилиям.
— Папа так ждал вашего приезда, Николай Петрович... может быть, соберетесь еще как-нибудь? — сказала Ксения, уже давно ставшая Сурмину родной дочерью.
— Теперь чего же собираться, теперь раз-два, сунул ногу в самолет — и уже там, где тебе захочется.
И барабанщицам понравилось, что только сунуть ногу в самолет — и уже там, где тебе захочется.
А к семи часам поехали провожать Березникова, сели на площади Ленина в автобус, улицы маленького города сменились вскоре полями, на посадочной площадке уже стоял трудолюбивый «АН-2», и местные жители, когда объявили посадку, потянулись со своими корзинками и хозяйственными сумками к самолету.
— Так приедете, когда пустим по нашему мосту первый поезд? — спросил Березников, и барабанщицы ответили в один голос:
— Приедем!
— Дедушку берегите, — наказал он напоследок, и они тоже в один голос ответили:
— Мы бережем!
Березников пошел к самолету, а Сурмин с внучками остался у выхода на лётное поле, уже вечереющее небо лежало над ним, и, поднимаясь по лесенке в самолет, Березников оглянулся и помахал рукой, и девочки тоже помахали ему рукой. А дедушка стоял впереди своего артиллерийского полка, со всеми орденами и медалями, которые хранились ныне в шкатулке из орехового дерева, и полковой оркестр играл марш, широко, во всю мощь своих медных труб, и стенали валторны, как тогда, когда вручали полку гвардейское знамя, а у Сурмина и Березникова были черные волосы, такие черные, что и не представишь себе ныне, каким был дедушка когда-то.
Самолет тронулся, сначала только пошел, потом побежал по полю, где-то в его конце оторвался от земли, сделал полукруг, Серебрянск остался внизу, и посадочная площадка тоже осталась внизу, и полковник Сурмин тоже остался внизу, и они — Варя и Саша — тоже остались внизу, а полковой оркестр играл во всю свою звонкую мощь в честь встречи однополчан, в честь великих дел, которых не бывает, однако, без малых дел, и кто знает, какому малому делу предстоит в свою пору лечь в основу великих...