И вот уже три года он здесь, рядом с ней, стал постепенно нужен, а потом и необходим, и, когда надевал свою черную шляпу с большими полями и брал футляр со скрипкой, Марина Вячеславовна говорила обычно:
— Только поосторожнее переходите улицу... с вашей рассеянностью просто страшно выпускать вас.
И он уходил на репетиции или шел купить чего-нибудь по хозяйству, а потом в квартире Марины Вячеславовны освободилась маленькая комната, всего двенадцать метров, и он обменял на нее свою большую, в шестнадцать метров... но что такое комната, если самое нужное будет теперь рядом?
Как-то они вместе послушали по радио передачу концерта Званцева — каприччио Паганини, «Цыганку» Равеля, полонез Венявского, — и Марина Вячеславовна сказала:
— Наверно, совсем забыл меня Званцев.
— Почему же... он всегда при встречах справляется о вас.
Конечно, лучше и не вспоминать о том, что ушло, но для Марины Вячеславовны не все ушло, видимо.
— Значит — манную крупу, молоко и масло... еще на рынок загляну.
Маврикий Андреевич сунул в карман голубую сетку, и Марина Вячеславовна сказала:
— Оглядывайтесь, пожалуйста, по сторонам, когда переходите улицу... всегда беспокоишься за вас.
Он прошел по Большой Бронной, свернул в переулок к рынку, купил на рынке помидоров, а молоко и масло покупал обычно на улице Герцена, здесь было то здание, в котором учился в свое время и он. На расклеенных афишах значились знакомые имена, значились и новые, незнакомые, и он постоял, читая афиши, а в руке у него была сетка с помидорами и двумя треугольными пакетами с молоком. Полгода назад он купил хороший радиоприемник «Рига», теперь те концерты, которые передавались по радио, были всегда с ними, и тонкие, музыкальные пальцы Марины Вячеславовны начинали по временам шевелиться, словно подхватывали звуки...
Маврикий Андреевич вернулся домой, отнес в кухню молоко и помидоры, Марина Вячеславовна уже привыкла к тому, что он хозяйствует и всегда доволен, если она похвалит его суп или что-нибудь сготовленное на второе.
— Постоял возле нашей бывшей колыбели, — сказал Маврикий Андреевич. — Подумать только — Юша Марченко уже сольный концерт дает, а я на него, Ющу, никакой ставки не делал.
— А еще чьи концерты? — спросила Марина Вячеславовна.
— Еще фортепианный Людмилы Стояниной. А из Франции приезжает лауреат конкурса виолончелистов имени Касальса; наверно, будут передавать по радио.
Но Марина Вячеславовна хотела еще узнать что-то, и он знал, что́ она хочет узнать.
— А имени Званцева не встретил, — сказал он. — Вероятно, концертирует где-то.
Марина Вячеславовна никогда не спрашивала, видел ли когда-нибудь он ту, которая аккомпанирует сейчас Званцеву, знала лишь ее имя, а Ядвига Броневская окончила консерваторию позднее.
Он понимал, что Марине Вячеславовне не так-то просто забыть то, что составляло не только гармонию совместных выступлений со Званцевым, и однажды, решившись, пошел на улицу Неждановой, где в большом театральном доме жил теперь Званцев. Он поднялся на четвертый этаж и постоял у дверей квартиры, в которой играли на рояле. Музыка сейчас же оборвалась, как только он позвонил, и молодая, с высокой модной прической женщина выжидательно приоткрыла дверь.
— Игоря Александровича можно видеть? — спросил он.
— А вы кто? Вы сговаривались с ним? — И он сразу понял, что это Ядвига Броневская, видимо не только аккомпаниатор, а о том, что Званцев женился на ней, он не знал.
— Я его бывший соученик.
— Обождите минутку, — сказала женщина, а потом вышел Званцев.
— Мирославцев... какими судьбами?
Званцев был в домашней бархатной курточке, чуть располневший, но подобранный, и Маврикий Андреевич сразу же сказал:
— Я ненадолго.
Они прошли в большую комнату с кружевными занавесками на окнах, смягчавшими свет, всюду были цветы, стояли и на рояле, на котором только что играли, а женщина ушла в другую комнату.
— Садитесь, очень рад, — сказал Званцев, однако вопросительно глядя на него.
— Я с одной маленькой просьбой. — Маврикий Андреевич оглянулся на дверь. — Вам эту просьбу будет нетрудно выполнить, Игорь Александрович.
Однако когда-то они называли друг друга по имени и были по-студенчески на «ты». Званцев с некоторым беспокойством выжидал.
— Дело в том, что я принял близко к сердцу одну судьбу... вы Марину Вячеславовну Скалдину не забыли еще?
— Нет, конечно, — ответил Званцев. — Ну, как она? Давно ничего не слыхал о ней.
— Живет, — сказал Маврикий Андреевич. — Помнит вас, радуется вашим успехам. А просьба у меня к вам такая — напишите ей несколько строк... скажу, что встретил вас по дороге.