И вот она, Пелагея Саввишна, бредет среди больничных корпусов, мимо проходят девушки в белых халатах и мужчины в белых халатах и брюках, — наверно, врачи, — и стоят машины с красным крестом на кузове. В сумке у Пелагеи Саввишны были ржаные лепешки, все-таки успела испечь, помидоры, баночка с медом, завернутые в большие листья лопухов соленые огурчики, а в угол сумки засунут был букетик васильков, которые нарвала внучка Беспаловой — Нюра, васильки хоть и без запаха, но с голубым их цветом целиком деревенские...
Она нашла нужный корпус, внизу в большой застекленной приемной сидела за вязаньем дежурная, строго посмотрела на нее:
— К больному? Прием посетителей от шести до восьми.
— Я прямо с поезда, не знала здешних порядков, — повинилась Пелагея Саввишна. — А сейчас сколько же времени?
— Сейчас всего одиннадцатый час. Поезжайте отдохните пока.
Но куда поехать отдохнуть, и Пелагея Саввишна вышла в парк, села в глубине среди сосен на скамейку, и вся ее жизнь поплыла и постепенно проплыла перед ней. Мужа убили на втором году войны, Васе не было тогда и двух лет, и с той поры все пошло только с сыном, все было с ним и ради него...
После окончания школы Вася уехал в Москву, поступил на завод, стал попутно учиться в профтехникуме, сообщал иногда в письме, что его повысили или наградили, а раз прислал снимок с доски Почета, и среди других фотографий была и фотография Василия Струкова.
Она сидела, сложив между колен коричневые, потрудившиеся на своем веку руки, и какая-то женщина, взглянув на нее, прошла сначала мимо, а потом вернулась и подсела.
— Навестить кого-нибудь? — спросила она.
И Пелагея Саввишна ответила:
— Сына. Только не вовремя явилась, не знала порядков.
И они поговорили сначала как две матери: у женщины в одном из отделений лежала дочь, почти девочка, только год назад пошла в институт, но что-то случилось с почками, о которых в ее годы и не думают...
— Нам, матерям, все пережить положено, — сказала Пелагея Саввишна, а женщина смотрела куда-то вверх, за окном третьего этажа ей махали рукой, — наверно, условилась с дочерью, что та в назначенный час подойдет к окну, чтобы хоть издали поглядеть друг на дружку. Потом женщина написала в воздухе цифру «шесть», это значило, что придет еще, когда начнут впускать посетителей, дочь понимающе закивала головой, и на этом их утреннее свидание кончилось.
Оставшись одна, Пелагея Саввишна достала из сумки кусок хлеба, выбрала самый маленький огурчик, а до шести часов был еще длинный день впереди, куда пойдешь, и сюда-то добиралась, расспрашивая встречных, а многие и не знали, где эта больница. Деревья вокруг шумели, и, чтобы не заснуть под этот шум, Пелагея Саввишна поднялась, пошла по дорожке, на площадке стояли машины с надписями «Медицинская помощь», и «Скорая медицинская помощь», и «Медицинская служба», няни катили тележки с бельем или несли что-то на носилках, такой длинный и без всякой пощады день, но теперь, наверно, до шести часов уже не так-то много осталось.
— Сколько времени сейчас? — спросила она у шофера одной из санитарных машин.
— Четверть второго, мамаша, — ответил он, взглянув на свои ручные часы.
Значит, походить еще немного, и будет два, дальше посидеть где-нибудь в стороне несколько часиков, а там начнут впускать посетителей, и Пелагея Саввишна еще походила немного, потом в самой глубине парка села на скамейку и заснула, а когда проснулась, уже впускали посетителей, и дежурная, узнав ее, сказала:
— Теперь наш порядок помните.
И Пелагея Саввишна ответила:
— Буду помнить.
Она поднялась на второй этаж, сын написал, что лежит в сорок первой палате, и она долго ходила по коридору, прежде чем нашла ее. В палате двойным рядом стояли койки; по три с каждой стороны, Пелагея Саввишна слепо вглядывалась в незнакомые лица, а потом увидела сына на самой ближней койке.
— Мать! — сказал он только.
И она подалась к нему.
— Зачем ты приехала?
— К сыну приехала, — сказала Пелагея Саввишна с твердостью.
Она присела на краешек его койки, хотела казаться оживленной, рассказала, как удачно получилось: ехал в Москву председатель колхоза Ефремов, захватил ее с собой, дорога и не дальняя вовсе, а поездом она никогда прежде и не ездила...
— Ну, что с тобой приключилось, сынок? — спросила она осторожно.
Вася смотрел перед собой невидящим взглядом, потом сказал:
— Я, мать, ступню левой ноги потерял.
Пелагея Саввишна охнула, теперь уже нельзя было изобразить, что приехала она в Москву без всякой крайности, просто захватил с собой председатель, и слезы текли по ее лицу.
— Что же теперь будет, Васенька? — спросила она.