— Неужели два часа ждете меня? И кто такая — Лидия Михайловна?
— Это наша учительница русского языка, — сказали они снова наперебой.
— Какой же распорядок? — поинтересовался Гребенников, когда шли к остановке автобуса на вокзальной площади.
— Сначала поедем в нашу школу, для вас в буфете приготовлен завтрак, потом посмотрите музей, а вечер будет в пять часов.
И они сели в автобус, поехали в школу № 8, в школьном буфете на приготовленном столике стояла вазочка с веткой багульника в мелких фиолетовых цветочках, а в кастрюльке на электроплитке варились сосиски.
Позднее к Гребенникову подошла в коридоре школы молодая женщина.
— Как хорошо, что вы приехали! — сказала она. — Мне так много рассказывала о вас моя покойная мама. Я дочь Ольги Васильевны Рябовой.
И то, что ушло, вернулось с молодой, прежней силой.
— Что же оно только делает — время! — сказал он, держа ее за обе руки. — И с каким постоянством повторяется многое. Вы так похожи на вашу маму! — И Оля Рябова снова была рядом с ним в своей застенчивой молодости.
— Мне так хотелось бы, чтобы у вас осталось хорошее впечатление от нашей школы, все-таки в ней преподавала и мама. Давайте посмотрим наш музей для начала.
И они пошли в большую комнату, отведенную под школьный музей, с находками краеведов в витринах, а в одной лежал под стеклом планшет летчика, останки которого нашли в их районе, и теперь старшему лейтенанту Петру Григорьевичу Федченко, погибшему в неравном бою, поставлен был памятник в городском сквере.
— Так что же рассказывала обо мне ваша мама? — спросил Гребенников, когда осмотрели музей и он сидел с Лидией Михайловной в учительской.
— Она рассказывала, как вы вместе учились, как издавали ученический журнал... мама всегда тепло вспоминала вас.
— Я столько лет ничего не слышал о ней, — сказал он с грустью.
— Мама преподавала русский язык в нашей школе... только старое здание сожгли во время оккупации. А мой отец погиб на войне, он был инженером связи. Конечно, я знаю вас еще и по вашим книгам, мама хранила их.
— Вы замужем? — спросил он, помолчав.
— Да, мой муж математик, преподает в техническом училище. Жалко, что вы ненадолго, я познакомила бы вас с моим мужем.
— Да, жалко... и вообще столького жалко!
— Хотите, походим немного по городу, после войны построено столько новых домов, и текстильный комбинат теперь у нас.
И они вышли в ту тихую заметь, когда снег несет невидимо, его только чувствуешь на бровях и губах, но плечи постепенно становятся белыми.
— А теперь я в свое время твердо решил не приезжать никогда в наш город, — сказал Гребенников. — Близких у меня здесь не осталось, брат со своей семьей живет в Сибири, друзей поунесло. А когда я получил письмо от ваших краеведов, что-то вдруг всколыхнулось во мне... Но о том, что встречу дочь Ольги Васильевны, я не мог и подумать!
И они пошли дальше по улице, совсем незнакомой, с новыми домами, построенными на месте сгоревших в войну, а улица называлась проспектом Победы.
— Я люблю такие зимние дни, — сказала Лидия Михайловна, а ее милое лицо было в тающих снежинках. — Старые поэты хорошо писали о зиме... вообще хорошо писали о русской природе. Хотите, зайдем в наш Пушкинский сад?
И они зашли вскоре в Пушкинский сад, на скамейках сидели матери и бабушки, детские колясочки прикрыты были пологом, а между легких колонн ротонды с ее шатровым куполом туманно лежала панорама далей, таких приближенных теперь...
— Спасибо, Лидия Михайловна, — сказал Гребенников, когда они прошли по занесенным аллеям, — вернули мне мой сад.
А в пять часов начался школьный вечер, сначала был доклад о находках кружка юных краеведов, а во втором отделении одна из девочек, Маша Головалова, как значилось в напечатанной на пишущей машинке программе, вся розовая от волнения, с челочкой темных волос на лбу, прочла чуть трепетным голосом:
«Сквозь волнистые туманы пробирается луна, на печальные поляны льет печально свет она. По дороге зимней, скучной тройка борзая бежит, колокольчик однозвучный утомительно гремит...»
В программе значилось и выступление Кеши Свержинского с чтением стихотворения Лермонтова: «Когда весной разбитый лед рекой взволнованной идет, когда среди полей местами чернеет голая земля и мгла ложится облаками на полуюные поля...» — и юные краеведы как бы листали календарь русской природы, будь то зима с ее первопутком, жемчужным, мелко дрожащим снегом, как сегодня, или весна с первыми ручьями и криком грачей на голых деревьях, или жаркое изнеможение лета с синей глубиной небес, или осень с ее красками...