Мария Гавриловна принесла обед, перелила из судка суп в глубокую тарелку, погрозила пальцем — чтобы все было съедено — и ушла, а Милица Васильевна продолжала говорить по телефону, и суп в тарелке стынул понемногу.
Она все же принудила себя съесть несколько ложек супа, разломила вилкой зразу, будто не доела, а компот понравился, апельсины несколько смягчали горечь во рту, и Мария Гавриловна, вернувшись за посудой, сказала: «Ну, вот так-то правильнее», довольная, что все оказалось по вкусу.
В шесть часов она кончила дежурство и пришла, как пообещала.
На этот раз Милица Васильевна сидела за столом выпрямившись, в прежней, обычной своей позе.
— Мы с вами старые друзья, Мария Гавриловна, — сказала она не сразу, — и, кроме вас, поделиться кое-чем мне не с кем... я ведь одна совсем.
— Я знаю, что вы — одна, и давно собиралась спросить, почему так получилось в вашей жизни? Неужели не нашлось человека по душе?
— Нет, был такой человек, — ответила Милица Васильевна, — правда, очень давно, но был... однако все сложилось иначе, и об этом я и хотела побеседовать с вами. В последнее время я не очень-то хорошо себя чувствую, врачи настаивают, чтобы я проверилась в больнице. И вот перед тем, как лечь, хочу попросить вас об одной услуге.
— Для вас все на свете!
Губы Марии Гавриловны задрожали при этом, но она сделала вид, будто просто покусывает их.
— В моей жизни ничего сложного нет, — сказала Милица Васильевна. — Но раз вы спросили, почему я — одна, расскажу все-таки. Того человека я любила, а оказалась не нужна ему, захотел иначе устроить свою жизнь, только несчастливо для него все сложилось: жена от вторых родов умерла, а от первых осталась девочка, хроменькая от рождения, и такая она несчастная, Нюрочка. А отец уехал куда-то с оркестром, стал попивать, но судить его я не могу, горе у людей по-разному выражается. В общем, осталась Нюрочка одна на всем белом свете, а насчет того, что она существует, я уже много позднее узнала, рассказал один знакомый оркестрант: была сначала в детском доме, потом поступила на курсы кройки и шитья, стала портнихой, сейчас живет в Челябинске, работает в одной мастерской. Оркестрант сообщил мне ее адрес, и я написала ей, что прихожусь двоюродной тетей по ее отцу, понимаю, как ей трудно жить, пусть напишет, не нужно ли чего-нибудь? Сначала мы только переписывались, а потом я написала ей, что буду посылать по двадцать пять рублей в месяц, больше не могу, а это все-таки помощь ей. Так что есть у меня вроде родной души, хотя только на фотографии видела ее, Нюрочку, слабенькая она по виду, а насчет своей хромоты сообщила мне, на фотографии этого не видно, конечно. И я для нее тоже вроде родной души теперь, она и написала мне так: вы, Милица Васильевна, самый близкий для меня человек на земле. Но, милая Мария Гавриловна, хоть мы с вами уже немолодые обе и повидали многое, все-таки никогда не угадаешь, где что потеряешь, а где что и найдешь.
— Я насчет вашего настроения давно все чувствовала, — сказала Мария Гавриловна. — Но только обойдется, бог даст, не нужно себя на плохое настраивать.
— В больницу все же придется лечь, а что́ будет дальше — неизвестно... и вот все о Нюрочке думаю, и болит у меня за нее душа. Все-таки она дочь того, кого я любила когда-то, и хоть и неудачно все вышло, но любила. А тот же оркестрант рассказал мне впоследствии, что во время гастролей на Дальнем Востоке умер в городе Благовещенске отец Нюрочки. И вот с какой я к вам просьбой: осталось после моей покойной матери несколько вещичек, — и Милица Васильевна выдвинула боковой ящик своего стола и достала маленький сверточек. — Здесь золотые часики мамы, ее браслет и мои бусы — яшмовые и из горного хрусталя, а яшмовые мне он в свою пору подарил. Возьмите все это к себе, Мария Гавриловна, адрес Нюрочки в коробочке с бусами, в случае чего найдете способ надежно переслать на имя Анны Леонидовны Зариной... ее отец Леонид Александрович Зарин хорошим скрипачом был, первая скрипка в оркестре. Да, и вот еще что: вы — единственная, которой я рассказала это.
— Во мне не сомневайтесь, — отозвалась Мария Гавриловна, и теперь пришлось уже больно закусить губу.
Почти сейчас же зазвонил телефон, словно тот, кому нужна была Милица Васильевна, повременил, пока она кончит со своими личными делами, минуту спустя зашел электрик, неисправный микрофон в зрительном зале опять не заменили, и Милица Васильевна распорядилась по внутреннему телефону, чтобы электрику выдали со склада новый микрофон.