Девочка смотрела на него, с его седыми кудрями по бокам лысины, с розовым, гладко выбритым лицом, а как-то в троллейбусе некий молодой человек сказал про него своей спутнице: «Декоративный старик», и Георгий Леонидович услышал и лишь усмехнулся: когда же это произошло и как проморгал он, что стал декоративным стариком?
— Наш поезд уходит в девять тридцать вечера, так что часам к семи я приеду за Любочкой, а в этой корзиночке бутерброды для нее.
— Зачем же бутерброды? Пообедаем вместе, а к полднику плюшка или ватрушечка полагается.
Он сам подивился некой разнеженности в своем голосе — и совсем неважно, что у бывшей невестки уже давно другая жизнь... девочка, наверно, считает его своим дедом, ну и правильно, и не к чему копаться в родословных таблицах.
Евгения Андреевна наказала дочери слушаться, а той, видимо, было все же страшно оставаться с этим незнакомым стариком, о котором ничего и не знала.
— Ну-с, чем же мы с вами займемся? — спросил Георгий Леонидович, когда мать уехала. — Можно для начала посмотреть телевизор... в эти часы бывают хорошие передачи для детей. Как насчет телевизора?
— Не знаю, — ответила она, и Георгий Леонидович взял ее крохотную, запотевшую от волнения руку в свою, как бы давая понять, что на его руку можно положиться.
На большом столе в гостиной стояли в глиняном горшке цветы, а в одном из кресел сидела, как обычно, Вера Демидовна Надеждина, коротая время и поглядывая на сиреневый экран телевизора, в котором звучала музыка или актерская речь, а когда передавали как-то фильм «Большой вальс», она почти молодым голосом подпевала Карле Доннер.
— Познакомьтесь, Вера Демидовна, с одной весьма симпатичной личностью по имени Люба, — сказал Георгий Леонидович, и она, чуть прищурясь, посмотрела на девочку.
— Какая прелесть... где вы подобрали такую прелесть, Георгий Леонидович?
— Нашел в нашем саду под жасмином... она спала, но ее разбудил шмель, пощекотал ей нос.
— Нет, в самом деле?
— Моя внучка, а я — дед, к тому же — декоративный.
А в большом, наклонном зеркале отражались и сиреневый экран телевизора, и Вера Демидовна с вязаньем в руках, и та, которую назвала она прелестью, и он сам, дед этой прелести, теперь уже ясно, что — дед.
— Ты где же живешь постоянно? — спросила Вера Демидовна.
И девочка, уже несколько освоившись, рассказала, где она живет, рассказала и о том, что ее маму можно часто увидеть по телевизору, мама объявляет программу, а когда объявит — улыбнется, так уж условлено у них.
Вера Демидовна подсадила девочку к себе на диван, обняла за плечо рукой, и что-то позабытое, или потерянное, или, может быть, ненайденное протянулось от этого плеча, и от нежной ключицы, и от птичьего запаха волос, нужно только чуть-чуть прикрыть глаза — и поплывут воспоминания...
— «Маленький Мук», — прочла она титр на экране, — как раз для нас с тобой передача. Просто позавидуешь вам, Георгий Леонидович, что нашли в саду под жасмином такую красавицу.
А девочке, видимо, нравилось, что дедушка придумал про нее так.
Потом пришла посмотреть передачу Ариадна Романовна Рюмина, высокая, с большим лицом и черными усами, показавшаяся немножко страшной в своей мантилье, спросила низким голосом:
— Это чья же?
— Моя, — ответил Георгий Леонидович.
— Постарались, Георгий Леонидович... ничего не скажешь, — одобрила Ариадна Романовна, присмотревшись к девочке.
Она подсела на диван, чтобы лучше разглядеть ее своими уже плохо видящими глазами.
— Что же, Георгий Леонидович, и не говорили никогда, что у вас есть внучка?
— Не пришлось к слову.
Ариадна Романовна порылась в глубоком кармане своей мантильи, достала шоколадную конфету в золотой фольге, сказала: «На днях один старый зритель коробку поднес», и девочка взяла конфету.
Что ж, может, и вправду помнил кое-кто из старых зрителей ее игру: все-таки не только Кабаниху, но и Марию Стюарт играла она в свое время, и не низкий, хриповатый, а глубокий, грудной голос был у нее когда-то...
Девочке, видимо, пришлись по душе старые актрисы, поверившие дедушке, будто он нашел ее в саду под жасмином, и она оживилась, рассказала, что их город стоит на Волге, отец катает ее иногда на моторной лодке, и такие брызги летят, всегда с отцом возвращаются мокрыми, а мать не любит, когда они катаются, говорит — еще утонете.
— И верно, — сказала Ариадна Романовна, — твоим ножкам лучше по сухому ходить, а воды я и сама боюсь.
Они посмотрели «Маленького Мука», потом показывали мультфильм, в котором одного толстяка в туфлях с загнутыми носами преследовали обезьяны и кидали в него бананы.