Я написал эту книгу, по существу, для гармонизации Вавилонского столпотворения взглядов на человека и человеческое состояние в надежде, что настало время для такого синтеза, который охватит лучшие мысли во многих областях, от гуманитарных наук (human sciences8) до религии. Я попытался избежать позиции «против» и отрицания любой точки зрения, независимо от того, насколько я питал антипатию к ней, если казалось, что в ней есть правдивое ядро. В течение последних нескольких лет во мне росло осознание того, что задача человеческого познания не в противостоянии и разрушении противоположных точек зрения, но во включении их в большую теоретическую структуру. Одна из ироний творческого процесса состоит в том, что для собственного осуществления ему приходится частично калечить себя. Я имею в виду, что обычно для того, чтобы создать произведение, автору приходится преувеличивать акцент [его мысли или концепта], чтобы жёстко противопоставить его другим версиям истины; и он увлекается собственным преувеличением, поскольку за счёт него он и строит своё отличительное видение. Но в позиции каждого честного мыслителя, который по сути своей является эмпириком, должна содержаться доля правды, как бы радикально он не сформулировал её. Проблема состоит в том, чтобы найти её, скрытую под преувеличением, устранить чрезмерные усложнения или искажения и встроить эту правду в подходящее место.
Вторая причина, по которой я написал эту книгу, заключается в том, что за последние десять лет у меня было немало проблем с этой подборкой действительных истин. Я пытался разобраться с идеями Фрейда, его толкователей и приемников, с тем, что могло быть квинтэссенцией современной психологии – и теперь я думаю, что наконец-то добился успеха. В этом смысле эта книга – попытка успокоить ту часть моей души, которая принадлежит науке, подношение с целью достичь интеллектуального освобождения. Я чувствую, что это мой первый зрелый труд.
Одна из основных вещей, которую я пытаюсь сделать в этой книге, - это представить подведение итогов психологии после Фрейда, связав всё развитие психологии со всё ещё значимой фигурой Кьеркегора. Таким образом, я выступаю за слияние психологии и мифико-религиозной точки зрения. Я основываю этот аргумент в значительной степени на работе Отто Ранка, и я совершил серьёзную попытку передать актуальность его великолепного произведения мысли. Необходимость этого сближения с работой Ранка давно назрела. И если я в этом преуспел, то, вероятно, это и составляет главную ценность книги.
Почерк Ранка настолько бросается в глаза на этих страницах, что, возможно, несколько слов о нём во введении были бы уместны. Фредерик Перис однажды обратил внимание на то, что книга Ранка “Искусство и художник” была "выше всяких похвал" [3]. Помню, я был настолько поражен такой высокой оценкой, что немедленно взялся за книгу: я не мог себе представить, как что-либо научное может быть «выше похвалы». Даже работа самого Фрейда показалась мне достойной похвалы, что в какой-то степенени ожидаемо от продукта человеческой мысли. Но Перис был прав: Ранк – как говорят молодые люди - «это нечто». Вы не можете просто похвалить большую часть его работ, потому что в своем потрясающем блеске они фантастичны, спонтанны, превосходны; его озарения кажутся даром сверх необходимого. Я полагаю, что отчасти причина – в дополнение к его гениальности – заключалась в том, что мысль Ранка всегда охватывала несколько областей знания; когда он говорил, скажем, об антропологических данных и вы ожидали антропологического понимания, вы получали что-то ещё, нечто большее. Живя в эпоху гиперспециализации, мы потеряли ожидание такого рода восхищения; эксперты предлагают нам легко управляемые волнения – если они вообще нас могут взволновать.
Я надеюсь, что моя конфронтация с Ранком направит читателя непосредственно к его книгам. Аналогичного Ранку писателя попросту не существует. Мои личные копии его книг отмечены на полях необычайным обилием заметок, подчеркиваний, двойных восклицательных знаков; его произведения – это рудник, доступный для многолетних исследований и озарений. Моя трактовка Ранка - всего лишь набросок его мысли: её основы, многие её базовые идеи и их общие последствия. Это будет бледное подобие оригинала, а не ошеломляющее богатство любой из его книг. Кроме того, Ира Прогофф излагает в общих чертах и оценивает Ранка настолько точно, настолько грамотно сбалансировано в суждениях, что эту работу вряд ли можно превзойти в качестве краткой оценки [4]. Ранк очень непоследователен, очень тяжёл для прочтения, настолько насыщен, что почти недоступен для широкого читателя. Он болезненно опасался этого и некоторое время надеялся, что Анаис Нин перепишет его книги, чтобы у них был шанс произвести должный эффект. То, что я даю на этих страницах, это моя собственная версия Ранка, наполненная по-своему, своего рода краткий «перевод» его системы в надежде сделать ее доступной в целом. В этой книге я освещаю только его индивидуальную психологию; в другой книге я набросаю его схему психологии истории.