На Ранка можно смотреть по-разному. Некоторые считают его блестящим коллегой Фрейда, членом раннего круга психоанализа, который помог придать тому более широкое распространение, привнося в него свою обширную эрудицию, который показывал, как психоанализ может пролить свет на историю культуры, мифов и легенд, - как, например, в его ранних работах «Миф о рождении героя» и «Мотив инцеста». Они продолжали говорить так, поскольку сам Ранк никогда не подвергался психоанализу, его подавления постепенно вытягивали из него всё лучшее, так что он в конце концов отошёл от стабильной и творческой жизни, которую вёл, работая вместе с Фрейдом; в последние годы личная нестабильность постепенно одолевала его, и он умер преждевременно в состоянии фрустрации9 и одиночества. Другие видят в Ранке излишне рьяного ученика Фрейда, который преждевременно пытался быть оригинальным и при этом даже преувеличивал психоаналитический редукционизм. Это суждение основано почти исключительно на его книге «Травма рождения» 1924 года и обычно этим ограничено. Третьи всё ещё видят в Ранке блестящего члена близкого круга Фрейда, его энергичного фаворита, чьё университетское образование было предложено и финансово поддержано самим Фрейдом, и который отплатил психоанализу пониманием многих областей: истории культуры, развития детства, психологии искусства, литературной критики, примитивного мышления и т.д. Короче говоря, рассматривают его как своего рода многогранного, но не слишком организованного и управляемого чудо-мальчика – так, сказать, Теодор Рейк с более высоким интеллектом.
Но все эти оценки Ранка ошибочны, и мы знаем, что они в значительной степени основаны на мифах, порождённых кругом самих психоаналитиков. Они никогда не смогли бы простить Ранка за то, что он отвернулся от Фрейда и таким образом уменьшил их собственный символ-бессмертие (если использовать подход самого Ранка к пониманию их обид и мелочного поведения). По общему признанию, произведение Ранка “Родовая Травма” дала его хулителям повод для насмешек, и это стало оправданием для пренебрежения к его статусу. Это была злополучная, раздутая книга, которая отравляла его общественный имидж, хотя он сам пересмотрел её и давно уже вышел за её пределы. Будучи не просто соратником Фрейда, преданного слуги психоанализа, Ранк обладал собственной, уникальной и прекрасно продуманной системой идей. Он знал, с чего хотел начать, какой объём данных должен был изучить и в каком направлении это всё указывало. Он разбирался, как этот подход конкретно применим к самому психоанализу, который он хотел и смог превзойти; более смутно он также понимал это в отношении философских последствий его собственной системы мышления но, у него не было времени, чтобы разобраться в этом, поскольку его жизнь была оборвана. Он, безусловно, был таким же талантливым разработчиком систем, как Адлер и Юнг; его концепция мысли была, по крайней мере, такой же блестящей, как и их, если в некотором роде не более. Мы уважаем Адлера за твердость его суждений, прямоту его проницательности, его бескомпромиссный гуманизм; мы восхищаемся Юнгом за мужество и открытость, с которыми он принимал и науку, и религию; но даже больше, чем эти двое, система, выработанная Ранком, имеет значение для самого глубокого и широкого развития социальных наук, значение, которое только начало применяться.
Пол Роазен, писавший о «Легенде о Фрейде» [5], метко заметил, что «любой писатель, на исправление чьих ошибок ушло так много времени, - это ... значимая фигура в интеллектуальной истории». Однако все это очень любопытно, поскольку Адлер, Юнг и Ранк очень рано исправили большинство фундаментальных ошибок Фрейда. Вопрос для историка скорее состоит в том, что было в самой природе психоаналитического движения, в самих идеях, в публике и в научном сознании, которые так игнорировали или отделяли эти исправления от основного движения кумулятивной научной мысли.