Самый важный вопрос, который человек может себе поставить, элементарен: насколько он осознает то, что делает, чтобы заслужить чувство своего героизма? Я предполагаю, что, если бы все честно признали свое желание стать героями, это стало бы сокрушительным освобождением истины. Это заставило бы людей требовать, чтобы культура воздавала им должное — первостепенное чувство ценности человека как уникального вкладчика в мировую жизнь. Как бы наши современные общества ухитрились удовлетворить откровенное требование, не будучи поколеблены до основания? Только общества, которые мы сегодня называем примитивными, обеспечивали своих членов этим чувством. Группы меньшинств в современном индустриальном обществе, которые кричат о свободе и человеческом достоинстве, в действительности же неуклюже просят, чтобы им было дано ощущение первичного героизма, в котором они были исторически обмануты. Вот почему их настойчивые претензии настолько неприятны и так расстраивают. «Как мы допускаем такие «необоснованные» требования в рамках устройства современного общества? Они просят о невозможном», — так мы обычно выражаем недоумение от подобных заявлений.
Но правду о необходимости героизма нелегко признать даже тем, кто хочет заявить о своих претензиях. Существует некоторое препятствие. Как мы увидим из последующего обсуждения, осознание того, чем человек занимается для получения собственного чувства героизма, это главная рефлексивная проблема жизни. Всё болезненное и отрезвляющее, что психоаналитический гений и религиозный гений обнаруживают в человеке, вращается вокруг ужаса перед признанием своих действий для зарабатывания самооценки. Вот почему человеческая героика — слепое влечение, сжигающее людей. У страстных людей крик о славе так же неосознан и машинален, как вой собаки. В более пассивных массах посредственных людей он скрыт, покуда они покорно и жалобно выполняют роли, которые общество отводит их героизму, и пытаются заслужить своё продвижение в рамках системы — нося стандартную форму, но позволяя себе выделиться. Однако, всегда очень слабо и осторожно — небольшой ленточкой или красной бутоньеркой, но не более.
Если бы мы отшелушили это массовое притворство, преграду сдерживания перед человеческими способами получения славы, мы подошли бы к потенциально наиболее освобождающему вопросу из всех, главной проблеме человеческой жизни: насколько эмпирически верна культурная система героизма, которая поддерживает и ведёт людей? Мы упоминали более низкую сторону человеческого стремления к космическому героизму, но, очевидно, есть и благородная сторона. Человек отдаст жизнь за свою страну, общество, семью. Он решится броситься на гранату, чтобы спасти своих товарищей. Он будет способен на высочайшую щедрость и самопожертвование. Но он должен чувствовать и верить, что то, что он делает, есть что-то воистину героическое, вневременное и в высшей степени значимое. Кризис современного общества как раз и состоит в том, что молодёжь больше не ощущает себя героями, действуя так, как предписывает им их культура. Они не верят, что это эмпирически верно в отношении проблем их жизни и их времени. Мы переживаем кризис героизма, который охватывает все аспекты нашей общественной жизни: героизм бросивших университеты, героизм бизнеса и карьеры, политически активный героизм; распространение антигероев, тех, кто готов быть героем каждый по-своему, или, как Чарльз Мэнсон со своей особой «семьей» — те, чей измученный героизм ударил по системе, что сама перестала представлять собой общественно согласованный образ героизма. Огромное замешательство нашего времени, взвинчивающее поколения, состоит в том, что молодёжь почувствовала — во благо или нет — великую социально-историческую истину: наравне с бесполезным самопожертвованием в несправедливых войнах существует постыдный, низкий героизм целых обществ. Это может быть злобно разрушительный героизм гитлеровской Германии, или примитивный, унизительный, недалекий героизм приобретения и демонстрации товаров народного потребления, накопления денег и привилегий, который теперь характеризует всякий образ жизни — и капиталистический, и советский.