Анальность удручающе показывает, что вся культура, все творческие пути человека это по сути своей сфабрикованный протест против естественной реальности, отрицание правды человеческого состояния и попытка забыть, какое жалкое существо человек на самом деле. Одна из самых потрясающих частей исследования Брауна — его изложение анальности в «Джонатане Свифте». Предельным страхом для Свифта был тот факт, что возвышенное, прекрасное и божественное неразрывно связано с основными животными функциями. В голове мужчины, обожающего женщину, существует иллюзия, что возвышенная красота — суть «лик и ангельские крылья, без оскверняющего тыла». В одном из стихов Свифта молодой человек объясняет гротескное противоречие, раздирающее его изнутри:
На разум мой лёг безумья гнёт:
О! Селия, Селия, Селия срёт!
Другими словами, в сознании Свифта существовало абсолютное противоречие между состоянием влюбленности и осознанием наличия экскрементов возлюбленной.
Эрвин Штраус в своей блестящей монографии об одержимости ранее аналогичным образом показал, как Свифт отвергал животность тела, его грязь и разложение. Страус высказал более клиническое суждение об отвращении Свифта, рассматривая его как часть типичного обсессивного мировоззрения: «Для всех обсессивных личностей секс отделён от слияния и продолжения рода.... Из-за изоляции гениталий от всего остального тела сексуальные функции воспринимаются как связанные с выделениями и разложением». Это является крайней степенью фрагментации телесных функций, но, по крайней мере, иногда и в некоторой степени, все мы смотрим на мир глазами обсессивной личности и, как сказал Фрейд, не только невротики замечают, что «мы рождаемся между мочой и фекалиями». В этом ужасе несообразности человека Свифт как поэт озвучивает мучительное затруднение, которое преследует нас всех. Стоит подвести итог в последний раз: выделительная функция — это проклятие, которое угрожает безумием, потому что оно показывает человеку его жалкую конечность, его физиологичность, всю вероятную нереальность его надежд и мечтаний. Но, даже более того, оно отражает полное недоумение человека по поводу абсолютной бессмыслицы творения: создать возвышенное чудо человеческого лика, mysterium tremendum лучезарной женской красоты, подлинных богинь, которыми являются по-настоящему прекрасные женщины; извлечь это из ничто, из пустоты и заставить сиять в своём расцвете; взять это чудо и поместить в него новые чудеса, выглядывающие из таинственной глубины глаз — глаз, которые бросали в дрожь даже сухого нравом Дарвина! Сделать всё это, и совместить с анусом, который срёт! Это слишком. Природа насмехается над нами, а поэты живут в муках.
Я попытался немного воссоздать шок научного и поэтического обсуждения проблемы анальности, и, если в такой импровизированной манере мне удалось это донести, тогда можно понять, что же означает экзистенциальный парадокс: людей беспокоит на самом деле несоответствие, жизнь как она есть. Эта точка зрения ведёт к полному переосмыслению теории Фрейда, и не только в проблеме анальности, но и в центральной идее Фрейда, эдиповом комплексе. Давайте теперь задержимся на этом, снова воспользовавшись блестящей интерпретацией Брауна.
Эдипальный проект
Фрейд зачастую склонялся к пониманию человеческих мотивов в манере, которую можно было бы назвать примитивной. Порой настолько часто, что после того, как его последователи отстранялись от него, подобно Ранку и Ференци, они начинали обвинять его в излишнем упрощении мысли. Обвинение, конечно, смехотворно, но всё же что-то в этом есть: вероятно, они клонили к тому, что упорство, с которым Фрейд придерживался своих категоричных формулировок о сексуальности, было чрезмерно. Независимо от того, насколько сильно он изменился позже в жизни, он всегда поддерживал букву психоаналитических догм и боролся с размыванием мотивов, которые, как он думал, он раскрыл. Мы лучше поймём причину этого в следующей главе.
Возьмём эдипов комплекс. В своих ранних работах Фрейд писал, что этот комплекс есть основной фактор развития психической жизни. С этой точки зрения у мальчика есть врождённое стремление к сексуальности, и он даже хочет овладеть своей матерью. В то же время он знает, что его отец — его конкурент, и ребёнок сдерживает направленную на него убийственную агрессивность. Причина, по которой он держит её под контролем, состоит в том, что он знает, что его отец физически его сильнее, и что результатом открытого боя будет победа отца и кастрация сына. Отсюда возникает страх крови, увечья, женских гениталий, которые, по-видимому, были изуродованы: они свидетельствуют, что кастрация стала свершившимся фактом.