В конце концов Беккер оставляет нас с ужасно хрупкой и удивительно мощной надеждой. «Эта скрытая паника,— говорит он, — заставляет нас жить в уродстве, а не в естественном животном потоке жизни. А это значит, что само по себе зло поддается критическому анализу и, предположительно, влиянию разума». Если в каком-то далёком будущем разум победит нашу привычку к саморазрушительному героизму, и мы сможем уменьшить количество порождаемого нами зла, это будет в некоторой степени потому, что Эрнест Беккер помог нам понять взаимосвязь между отрицанием смерти и владычеством зла.
Те, кто заинтересован в способах использования и продолжения работы Беккера (философы, социологи, психологи и богословы), могут связаться с Фондом Эрнеста Беккера, 3621, 72nd St., Mercer Island, WA 98040 и получать новости и уведомления о лекциях и конференциях.
Сэм Кин.
Предисловие
На некоторое время я перестаю писать. Миру уже сказано достаточно правды. Так много, что её уже некому слушать
Отто Ранк
Перспектива смерти, говорил д-р Джонсон, прекрасно способствует концентрации ума. Основной тезис этой книги заключается в том, что перспектива смерти означает гораздо большее. Мысль о смерти, страх перед ней преследуют человеческую сущность сильнее, чем что-либо ещё. Они — движущая сила человеческой деятельности, которая направлена главным образом на то, чтобы избежать неминуемой смерти, преодолеть её, отрицая в некотором роде то, что это — окончательный приговор для любого человека. Известный антрополог А. М. Хокарт утверждал, что первобытные люди не были обеспокоены страхом смерти; что проницательная выборка антропологических данных покажет, что смерть чаще всего сопровождалась ликованием и торжеством; она казалась поводом для празднования, а не для страха — во многом, как и традиционные ирландские поминки. Хокарт хотел развеять миф, что по сравнению с современным человеком, первобытные люди были инфантильными и напуганными реальностью. К настоящему времени антропологи в значительной степени завершили эту реабилитацию первобытных.
Но упомянутый аргумент не затрагивает тот факт, что страх смерти действительно универсален для человеческой ситуации[7]. Если быть точнее, первобытные люди часто праздновали смерть, как и показали Хокарт и другие, потому что они верили, что смерть становится окончательным продвижением, последним ритуалом вознесения к высшей форме жизни, к наслаждению вечностью в той или иной форме. Большинству современных жителей Запада уже сложно верить в такое положение вещей. Именно поэтому страх смерти является настолько очевидной частью нашего «психологического макияжа».
На этих страницах я попытаюсь показать, что страх смерти — универсальное явление, объединяющее несколько гуманитарных наук, удивительным образом проясняющее человеческие действия, которые мы похоронили под горами фактов и бесконечными рассуждениями об «истинных» человеческих мотивах. Человек знания в наше время согнут под бременем, которое он никогда себе и представить не мог: гиперпродукция истины в таком количестве, которое он не способен поглотить. На протяжении многих веков человек жил в убеждении, что истина тонка и неуловима, но стоит только найти её — и беды человечества будут окончены. И вот мы в конце XX века захлебываемся этой истиной. Было написано столько блестящих произведений, сделано так много гениальных открытий, которые получили значительное развитие и дальнейшие доработки, а разум всё ещё молчит, пока мир продолжает своё вековое демоническое движение. Я помню, как читал, что на знаменитой всемирной выставке в Сент-Луисе 1904 года докладчик престижного научного собрания не мог нормально произнести речь из-за шума нового оружия, которое демонстрировалось поблизости. Он сказал что-то снисходительное и терпимое об этой избыточной и подрывной презентации, как если бы будущее принадлежало науке, а не вооружению. Первая мировая война показала всем приоритеты на этой планете, выявила, какая сторона играла в пустые игры, а какая нет. В этом году очередность приоритетов снова была наглядно показана мировым бюджетом в 204 миллиарда долларов, потраченным на вооружение, в то время как условия жизни людей на планете хуже, чем когда-либо.