Я надеюсь, что моя конфронтация с Ранком направит читателя непосредственно к его книгам. Такого писателя, как Ранк, попросту не существует. На моих личных копиях его книг отмечено на полях необычайное обилие заметок, подчеркиваний, двойных восклицательных знаков. Его произведения — это рудник, доступный для многолетних исследований и озарений. Моя трактовка Ранка — всего лишь набросок его мысли: её основы, базовые идеи и их общие последствия. Это будет бледное подобие оригинала, а не ошеломляющее богатство любой из его книг. Кроме того, Ира Прогофф излагает в общих чертах и оценивает Ранка настолько точно, настолько грамотно сбалансированно в суждениях, что эту работу вряд ли можно превзойти в качестве краткой оценки. Ранк очень непоследователен, очень тяжёл для прочтения. Настолько насыщен, что почти недоступен для широкого читателя. Он болезненно опасался этого, и некоторое время надеялся, что Анаис Нин перепишет его книги, чтобы у них был шанс произвести должный эффект. Я излагаю на этих страницах собственную версию Ранка, наполненную по-своему, в качестве краткого перевода его системы в надежде сделать ее доступной. В этой книге я освещаю только его индивидуальную психологию. В другой книге я набросаю его схему психологии истории.
На Ранка можно смотреть по-разному. Некоторые считают, что он — блестящий коллега Фрейда, член раннего круга психоанализа, который помог придать тому более широкое распространение, привнося свою обширную эрудицию, показывая, как психоанализ может пролить свет на историю культуры, мифов и легенд, например, в своих ранних работах «Миф о рождении героя» и «Мотив инцеста». Люди продолжали утверждать так, поскольку сам Ранк никогда не подвергался психоанализу, из него постепенно вытеснили все лучшее, так что он в конце концов отошёл от стабильной и творческой жизни, которую вёл, работая вместе с Фрейдом.
В последние годы личная нестабильность постепенно одолевала его, и он умер преждевременно в состоянии фрустрации[9] и одиночества. Другие видят в Ранке излишне рьяного ученика Фрейда, который преждевременно пытался быть оригинальным и при этом даже преувеличивал психоаналитический редукционизм. Это суждение основано на его книге «Травма рождения» 1924-го года, этим оно, как правило и ограничено. Третьи всё ещё видят в Ранке блестящего члена близкого круга Фрейда, его энергичного фаворита, чьё университетское образование было предложено и финансировано самим Фрейдом, человека, отплатившего психоанализу пониманием многих областей: истории культуры, развития детства, психологии искусства, литературной критики, примитивного мышления, и т.д. Короче говоря, рассматривают его как своего рода многогранного, но не слишком организованного и управляемого чудо-мальчика. Если так можно сказать — Теодор Рейк, с более высоким интеллектом.
Но все эти оценки Ранка ошибочны, и мы знаем, что они в значительной степени основаны на мифах, порождённых кругом психоаналитиков. Они бы никогда не простили Ранка за то, что он отвернулся от Фрейда, и таким образом ослабил их собственный бессмертный символ (если использовать подход самого Ранка к пониманию их обид и мелочного поведения). По общему признанию, произведение Ранка «Родовая травма» дало его хулителям повод для насмешек, что стало оправданием пренебрежения к его статусу. Это была злополучная, раздутая книга, которая отравляла его общественный имидж, хотя он сам пересмотрел её и давно уже вышел за её пределы. Будучи не просто соратником преданного слуги психоанализа Фрейда, Ранк обладал собственной, уникальной и прекрасно продуманной системой идей. Он знал, с чего хотел начать, какой объём данных должен был изучить, и в каком направлении. Он разбирался, как этот подход конкретно применим к самому психоанализу, который он хотел и смог превзойти. Более смутно он понимал это и в отношении философских последствий его собственной системы мышления, но у него не было времени разобраться в этом, поскольку его жизнь была оборвана. Безусловно, он был таким же талантливым разработчиком систем, как Адлер и Юнг. Его концепция мысли была такой же блестящещй, как и их, если не более. Мы уважаем Адлера за твердость суждений, прямой проницательности, бескомпромиссный гуманизм. Мы восхищаемся Юнгом за мужество и открытость, с которыми он принимал и науку, и религию. Но выработанная Ранком система имеет даже большее, чем у этих двух, значение для самого глубокого и широкого развития социальных наук. Значение, которое только начало применяться.