Следующей инстанцией должен был стать Мосгорсуд, знаменитый тем, что решения Тверского суда не отменяет; а там Верховный и международный. И пару лет в Бутырке, как минимум.
На следующий день меня заказали с вещами, и подумалось уже, что крякнулась моя победа об асфальт, но хата, куда меня привели, оказалась тоже на спецу, но только на пять шконок, и одна из них гостеприимно пустовала. Если в предыдущей хате был всякий сброд, и там я практически не вступал ни с кем в разговоры; здесь было иначе. Это была камера для активных следственных действий. Верховодил в ней заправский стукач, двухметровый гигант, рубаха-парень, герой-афганец, не умолкающий балагур и психолог это было видно сразу. А он сразу увидел то, что увидел я. И началась игра. Первым делом, как крылом летучая мышь коснулась, мне было объяснено, что жаловаться в суды нехорошо: и проку в этом мало, и люди с этими судами себя так взвинчивают, что до самоубийства доходят вон передо мной один на моей же шконке и повесился. И все с улыбкой, доброжелательно, предложив сигарету хорошую ("фильдиперсовую") глядишь, и не говорил ничего приятель; потом длинный рассказ про беспредельную хату, где или опустят, или напишешь все, что скажут. Правозащитные организации давно пытаются обнаружить в русских тюрьмах эти самые "беспредельные" хаты, только это практически невозможно, потому что кум из любой хаты за полчаса сделает беспредельную, а раскидает ее и следы заметет еще быстрее; так что табличку с надписью "Беспредельная хата" комиссия не найдет; а тот, кто прошел через таковую и сломался, что, чаще всего, и случается, предпочтет и на воле об этом не вспоминать. Если тебе, уважаемый читатель, доведется оказаться в такой хате, как, впрочем, и в любой другой, имей в виду, что не только каждое твое слово, но междометие и жест, выражение лица все будет принято во внимание, и каждая из этих мелочей может иметь для тебя серьезные последствия. Но ты вряд ли поймешь это, не посидев хотя бы полгода, за которые из тебя, уважаемый читатель, многое вытянут. Однако я желаю тебе успеха и удачи. Ко мне же судьба была благосклонна, и моя реакция убедила сокамерника, что смертью меня не испугать, беспредельной хатой тоже; особенно его озадачило утверждение, что, не ровен час, начнутся у Генпрокурора товарища Шкуратова проблемы, и, кто знает, может, и ему на нашем месте побывать придется. Оснований, кроме собственного желания, для такого утверждения у меня не было, но тем забавнее, что вскоре у тов. Шкуратова действительно начались проблемы, и, как знать, не сыграл ли мой опасный блеф свою роль в тюремном преферансе. В качестве иллюстрации с успехом прошел пример с министром юстиции товарищем Увалевым, уже сидящим в одной из соседних камер, которого мы уже имели честь лицезреть на продоле, сначала в барской шубе и белом шарфе, недоступного в своем достоинстве, потом в трениках и тапочках, злобного и измельчавшего. И все это тоже намеком, полужестом, так, что вроде и не говорил. Информация ушла к следствию, на некоторое время меня оставили в покое, которым я и воспользовался в полной мере, научившись лежать часами не шевелясь и пребывая вдали от собственного тела. С телом же сложности не убавлялись. Выводить его на прогулку было все труднее, заставлять ходить по камере проблематичнее. Передвигаясь на продоле в сторону лестницы к прогулочному дворику, встретил какого-то громадного мужика в военной форме, вокруг которого лебезили вертухаи.
У тебя суд был что сказали? неожиданно обратился ко мне офицер громовым голосом.
Товарищ прокурор достал справку, что я здоров, и счел необходимым оставить меня под стражей, ответил я и начал восхождение по лестнице.
Пидарас товарищ прокурор! загремел за моей спиной голос так, что я невольно оглянулся. Молодец, что ходишь на прогулку! чеканным шагом офицер двинулся по коридору. Вот так, доброе слово и кошке приятно.
В хате оказались шахматы, и игрок прибыл хороший. Убежденный бандит, парень из Чебоксар, как и положено братве, давно готовился к тюрьме и наконец ее получил. "Вот так жить этой жизнью" говорил он. Готовиться-то он готовился, только язык оказался слишком длинный. Как только наш великан Серега (в России одни Сереги) продирал глаза, сразу начинался словесный понос: про Афган, про то, как Серега был смотрящим за городом Урюпинском, про следователя, которого утопит, про недвижимость, религию, погоду, про то, что Слава-дорожник сморкается неправильно слова лились потоком до самого отхода их источника ко сну. Находиться с таким человеком в одном помещении изысканная пытка, но большинство уже привыкло и к этому, а чебоксарский узрел в нем брата, как ни отвлекал я его шахматами.
Вот мы мента один раз поймали, нес околесицу Серега. А чебоксарский уже согласно и отзывается:
О! Мы тоже! Они на стрелку приехали, а мы узнали, что они менты. Так мы их в грязь втоптали. Федя у них над башкой из ТТ как дал, так они и за пушками лезть раздумали! А Пиня лом взял и менту поперек хребта как перепаяет! в восторге повествовал чебоксарский, оторвавшись от шахматной доски.
Я, когда за Урюпинском смотреть перестал, в Москву подался, в тон ему понес Серега. На Клязьме мы обосновались, земли купили, чего-то так взяли, санаторий под себя прикрутили, с лесом, с полями; оно, знаешь, хорошо, можно чего-нибудь построить, все свое, своя рыбалка, своя охота, девок сколько хошь, грибы, ягоды, баня на все место есть; кладбище можно свое сделать.
Есть у нас свое кладбище, внимательно разглядывая позицию, гордо промолвил чебоксарский.
Я что плохой ход сделал? изумился он, когда я молча постучал кулаком по голове, пока Серега, тусуясь, шел к тормозам, продолжая говорить
Да нет, нормальный. Смелый, можно сказать.
Ну вот! А ты! Ходи!
Через день чебоксарского вызвали слегка. Долго его не было, потом заглянул вертухай и взял с собой двоих: помочь мол надо. Они и привели под руки чебоксарского. "Ну, что? поинтересовался Сергей. "Били, едва ворочая языком, ответил любитель поговорить. Долго били. Часа три... Вот так жить этой жизнью..." "Кто бил?" "Следак. У кума. И кум тоже..."
Отлеживался чебоксарский дня три, а когда стал вставать, вертухай опять позвал его "слегка". На этот раз чебоксарского принесли. На лице следов не было, но на тело лучше было и не смотреть. "Ну, что? опять поинтересовался Сергей, когда чебоксарский открыл глаза. "Двадцать два... убийства... дали... на выбор... два любых... Вот так ... жить..." прохрипел чебоксарский. Прийдя в себя, в шахматы он больше не играл и, большей частью, молчал, что-то мучительно вспоминая. Его заказали с вещами. Наступила, видно, опять моя очередь.
Это на словах все смелые, а как до дела все другое, подступился ко мне Серега. Вон чебоксарский кремень, а два убийства, хошь не хошь, на себя примет. И тебя расколют.
Я молчал.
Просто тебя не били еще.
Я молчал.
К ночи Серега отодвинул проволочкой заслонку шнифта и негромко изумился: "Твою мать!.. Полный коридор в камуфляже и масках!" Отступив от двери, растерянно сказал: "Что делать будем? маски-шоу". Что это такое, все слышали. Это значит, что в хату врывается спецназ и бьет всех без разбора и ограничения. Помню, как в хату 135 зашел резерв. Тогда никого не тронули, но было видно, каким страхом наполнились глаза некоторых опытных арестантов. Резерв, спецназ или кто еще какая разница, главное одеться потеплее, и я стал надевать на себя все, что было. "Бесполезно, обреченно и зловеще проговорил Серега. Лица арестантов побледнели. "Да, наверно" согласился я, застегивая бандажный пояс. Серега внимательно смотрел на меня и после паузы провозгласил:
Шутка. Нет на продоле никого.
Нет так нет, ответил я и стал не спеша снимать куртку.
Ну и шутки у тебя, высказался кто-то.
Тюрьма, будучи маленькой моделью государства российского, есть институт лицемерный, и верить в ней нельзя никому. Не верила тюрьма и мне. Серега взялся прорабатывать вопрос, по какой причине кто находится в столь привилегированной хате, как наша. "Ясное дело за бабки! восклицал он. Все заплатили, а ты еще не платил скоро тебя отсюда уберут. На общак. А заплатишь оставят. Или ты кому заплатил?" в ответ на что я благожелательно улыбался, покуривая сигареты, и молчал и хрен чего можно было извлечь из этого молчания. Серега кипятился, и кончилось это тем, что ночью в кормушку заглянул вертухай: "С хаты пятьдесят рублей. Если через пять минут не будет, вся хата пойдет на сборку". "У кого деньги есть?" спросил Серега, глядя на меня. Я не спеша стал собирать вещи. Полтинник нашелся у дорожника Славы, а Серега перешел к другой теме, от которой уши встали торчком. Уже с полгода никем из стукачей она не обсуждалась. А именно тема мести следователю и побега в случае освобождения из-под стражи. Еще Ионычев говорил: "Как же мы Вас, Алексей Николаевич, отпустим Вы же на нас зло затаите". Супер! Значит, речь идет о свободе. Серега к теме подкрадывался плавно, продуманно. Начал с того, что сам при первой возможности уйдет в бега, предварительно умертвив следователя. Тут я отмалчиваться не стал: