— Грегори, мы никак не можем найти Арлинга. Стражники во дворе говорят, кто-то поджёг чучело…
Грегори выпрямился и мигом оказался у двери. Несса слышала, как, пересекая коридор, он на ходу даёт распоряжения: «Собирай остальных и жди меня у ворот. Я попрошу баронессу помочь найти…»
Она вновь подошла к амбразуре и посмотрела на город. Издалека он казался таким завораживающим, сверкал сотнями огоньков, как серебристыми всполохами искр над горящими углями. Но чувство подсказывало Нессе, что Хальрум был двуличен. Подобно её отцу, он скрывал много грязных тайн, и Арлинг затерялся где-то там, совсем один, — возможно, уже лежал в канаве с перерезанным горлом или был посажен в клетку какой-нибудь бандой, надеявшейся получить выкуп за пойманного Служителя.
Нессе бы обрадоваться тому, что он пропадёт и больше не станет ей угрожать. Почему же она так желала обратного?..
Дух дорожных сновидений
«Хотя не вызывает сомнений то обстоятельство,
что штраты склонны к делам вредным и даже злым,
по натуре своей они скорее плуты, а не демоны, и
своей магией могут равно как свести человека с ума,
так и помочь ему прозреть истину самым неожиданным
для него образом», — Борхес из Хальрума, фрагмент его
рукописи о штратах и других сновидческих явлениях.
Арли нашли в нижних кварталах Хальрума, недалеко от пользовавшегося дурной славой борделя. Он лежал, привалившись к стене мясницкой кладовой, босой и без плаща, а возле его ног суетилась, рассчитывая на скорую трапезу, пара жирных крыс. Он был жив, но беспамятно пьян. Нашедшие его стражники дотащили адепта до крепости, где передали в руки Грегори, нещадно обруганного баронессой за самовольный поступок ученика.
Когда на другой день Арли очнулся в своей до отвращения мягкой постели, первым, что он ощутил, был чудовищный, пробирающий до костей холод. Его бил озноб, и, ощупав себя, он понял, что неказистый, но тёплый плащ, к которому он так привык, теперь согревал другого: гнусного мошенника, коварного мерзавца, который притворился ему другом, предательски опоил и обобрал до нитки, оставив подыхать в залитом грязью переулке. Арли хотел закричать от обиды и унижения — но внезапно его голова словно очутилась между двумя булыжниками, и вместо крика вышел только жалобный стон.
Звук распахнувшейся двери был подобен скрипу тысячи вилок о тысячу ржавых сковород; Арли зажал руками уши. Когда он с трудом приоткрыл глаза, возле кровати стоял наставник Грегори — в своём потёртом зелёном плаще, с угрожающе недовольным лицом.
— Ты хоть можешь себе представить, какого шума наделал? — холодно прохрипел наставник, медленно шагая по комнате. — Вчера я провёл у леди Эддеркоп весь остаток дня, распинаясь в извинениях за твою глупость и объясняя, что в ней не было никаких скрытых мотивов. Думаешь, вас держали в крепости просто так, удобства ради? Ты так думаешь, глупец?
— Поставьте меня на угли, наставник… — невнятно протянул Арлинг, отворачиваясь к стене. — Мне кажется, я стал по ним скучать…
— Кончай паясничать и посмотри на меня! — голос Грегори налился сталью. Арли нехотя повернулся и нашёл взглядом его двоящийся силуэт. — Что тебя потянуло в город? Отвечай мне внятно и по чести, ибо я не буду спрашивать дважды!
— Толпа… — промычал Арлинг. — Вы говорили о толпе, без которой мы… без которой сила Служителей бессмысленна… Так вы говорили, да ведь, наставник?.. — Он сжал ладонями виски и свернулся на кровати клубком, болезненно скуля. — Ну так вот я и пошёл!.. Мне надоело сидеть взаперти, и я пошёл смотреть на вашу хвалёную толпу, вот что!..
Грегори несколько времени смотрел на него. Потом вздохнул и подошёл ближе.
— И что ты можешь сказать о толпе? — серьёзно спросил он.
— Я не знал ничего хуже!.. — прорычал Арлинг, поднимая на него несчастный взгляд. — Это ради них мы погибаем?.. Ради них продолжаем Шествие, терпим лишения, жертвуем жизнями братьев?! Я бы сжёг этот поганый город дотла, будь моя воля, вместе со всеми его фанатиками, жульём, торгашами и блудливыми девками! Они не заслуживают того, чтобы за них погибать…
Ему хотелось разрыдаться, но слёзы не шли. Последние события оставили гигантских размеров дыру в том месте, где раньше было его достоинство. Она не мучила его физически, если не считать жуткого похмелья, она не была для него чем-то осязаемым, что нельзя отвратить, но можно стерпеть. Она, в сущности, вообще не была, и оттого приносила страдания сторицей.
Грегори выслушал его, не поведя бровью и не шелохнувшись. Когда Арли кончил, наставник отвернулся, сделал два медленных шага и странно замер. Заговорил он далеко не сразу и как-то рассеянно, растягвая слова:
— Да, ты прав, юный адепт. Ты совершенно прав: толпа невежественна, коварна, она очерняет и порочит… Ещё в юные годы я сполна усвоил этот урок, как усвоил его ты, и многие из тех, кто стремился найти в себе праведника. Но ты не познал толпу, юный адепт. Ты только покорился ей — не больше и не меньше. Ненависть к толпе делает тебя её частью, любовь — возносит над толпой. Живя, неустанно тверди себе, что люди глупы, лживы, уродливы, — и прекрасны этим уродством. Какие злодейства не творили бы они, как не гнали бы тебя взашей, насмехаясь, — неси с достоинством своё бремя. Быть звеном меж их пороками и лучезарным светом Пламени — вот высочайшая цель для Служителя.
— Вы смешны, наставник… — простонал Арли, прижимая руку к мучительно болевшим глазам. — Я лучше приму гибель, чем буду жить их освистанным рабом!.. А в ваших словах слышится желание утешить себя домыслами — и только!..
— Вскоре ты поймёшь, — спокойно сказал Грегори, не глядя на него. — Только это и имеет значение. Не признав в людях худшее, ты никогда не разглядишь их восхитительных черт.
Арли хотел было что-то ответить, но в комнату, круша его слух лязгом доспеха, вошёл капитан стражи Норбиус.
— Зверей запрягли, съестного нагрузили, — с нескрываемой неприязнью сказал он. — Леди Эддеркоп хочет с вами проститься, а вы знаете, как она не любит ждать.
Арли, только и мечтавший сейчас о пурпурной темноте, о сладком беспамятстве, с трудом поднял голову и посмотрел в ту сторону, где стоял Грегори. Лишь теперь ему пришла мысль, что старик облачился в походный плащ не без причины.
Размытая до безобразия фигура кивнула. Не терпящим отлагательства тоном хриплый голос сообщил:
— Пора отправляться.
ㅤ
У главных городских ворот скопилось немало зевак. Вооружённая боевыми молотами стража, в кольчугах и тяжёлых нагрудниках, оградила бульвар, не пуская любопытных. Слуги привезли леди Эддеркоп в лакированного дерева паланкине, прикрытом тюлевыми занавесками. Когда явились Грегори с Арлингом, все адепты уже стояли возле ворот, завёрнутые в драные плащи, а позади них блеяли, запряжённые в повозки, два свеженьких свинокрыса.
Арли старался не смотреть на братьев. Он стыдился, но даже так слышал их колкие замечания и ехидные смешки. Ред шепнул Махо: «Горяча оказалась компания землероев…», Селвин негромко посмеивался: «Видно, ему в самый раз».
Паланкин опустили на землю, и Эддеркоп, откинув занавеску, вальяжно сошла на мостовую. Она безразлично посмотрела на адептов, потом её взгляд остановился на Арли. Он почувствовал это, и ему опять стало холодно. Тонкая рубаха даже здесь не спасала от прохлады; от мысли, что в этом наряде ему предстоит долгий путь, сделалось не по себе.
Баронесса вдруг подошла к нему, каблуками туфель стуча по мостовой. Он смешался и завертел головой, отыскивая рядом кого-то ещё, к кому она могла обратиться.
— Ну, как спалось? — с лукавой усмешкой спросила женщина. — Не дёргайся же, я по лицу теперь вижу, что всё не по умыслу было. Такая физиономия может быть только у того, кто напился банально, из собственной глупости, — она посмеялась. — Диву даюсь, Грегори! У вас в ордене о набравшемся Служителе можно легенды слагать!
— Едва ли, — холодно отозвался наставник. Адепты опять захихикали.
— Как бы там ни было, я не просто поиздеваться, — продолжала баронесса. — Слышала, у тебя украли плащ. Конечно, тащиться в нижние кварталы — не самый разумный способ провести время в Хальруме, но мне всё же не хочется, чтобы о моём городе вспоминали как о кишащей ворьём навозной яме. К тому же, сегодня я в хорошем настроении…