Он отключился.
— Нет, это не моя девушка, — посмотрел он Юле в глаза. — Это моя жена.
— Так ты же сказал, что…
— Слушай, дитё. Ты плакала. Тебе было плохо. Я счел, что надо хотя бы попытаться тебе помочь. Но ты мне что-то начала впаривать, что я педофил… Теперь-то я начал понимать почему. А в тот момент я просто хотел, чтобы ты меня не боялась.
Его подвижное лицо отражало эмоции столь живо, что Юля не могла ему не верить. Тем более что ее малом и счастливом опыте жизни окружающие люди были весьма милыми и порядочными — за минусом Гадины, конечно, — а это способствует доверчивости.
— Извини, что соврал. Но иначе бы мы с тобой не разговорились.
— И ты в самом деле хочешь мне помочь? Молодой человек кивнул.
— А почему? Мы ведь незнакомы, с чего вдруг?
— Сказал же: ты, девочка, сидишь тут вечером одна, заплаканная, пьешь вино… С тех пор как у меня родилась дочка, я стал смотреть немного иначе на женщин. По-отечески, — он рассмеялся. — В школе девчонки достают на уроках, кокетки и вредины, раньше я их почти ненавидел. А теперь всех люблю.
— Так у тебя еще и дочка?
— Ну да. Жена и дочка. Моя маленькая семья. Вернемся к делу. Тут есть одна загвоздка. Мне кажется, что ты не совсем… недостаточно хорошо представляешь себе, как могут развиваться события.
— Почему? — насупилась Юля.
Шахматистка, она считала себя не просто умной, но и дальновидной.
— Ну, смотри. Ты хочешь этого козла спровоцировать. Тебе ведь нужно записать на видео до-мо-га-тель-ства!
— Я не буду его провоцировать. Он сам ко мне полезет!
— Допустим. Но ты позволишь ему сделать жесты, однозначно квалифицируемые как…
— Позволю? Как будто он спросит у меня разрешения!
Виктор задумался.
— Мне трудно объяснить, что я имею в виду… Ну вот смотри: в комнате ведь есть дверь, так?
— Разумеется.
— Как только он сделает первый жест, ты можешь ринуться к этой двери. И даже сумеешь, наверное, удрать из комнаты. Но ты этого не сделаешь, потому что тебе нужна запись.
Теперь задумалась Юля.
— Ну, в общем, да… — нехотя признала она.
— Однако если такая возможность будет, а ты ею не воспользуешься, то это приведет сразу к двум нежелательным последствиям: во-первых, зрители твоей записи могут почувствовать, что ты играешь поддавки, и решить, что ты сама мужчину спровоцировала. Но тогда они не станут тебе сочувствовать и распространять видео, и скандала — ты ведь на скандал рассчитываешь, так? — скандала не случится. Значит, все твои усилия пойдут насмарку. Запись не сработает.
Юля смотрела на учителя во все глаза. Неужели кто-то способен подумать именно так? Что девушка — неважно, какая, — станет нарочно провоцировать мужчину на подобные действия?! Чтобы он лез своими вонючими лапами к ней в… под одежду?!
— А во-вторых, если ты не воспользуешься шансом сбежать, Гадина тоже это просечет. И сочтет, что твое сопротивление ничего не значит, ты лишь строишь из себя недотрогу. И тогда…
— Ладно, Вить, я поняла. За достоверность сцены можешь не беспокоиться: шанса он мне не даст. это уже знаю, — криво улыбнулась Юля.
Учитель покачал головой.
— Да, но в таком случае ты окажешься целиком его власти. Ты готова к этому?
— Все будет нормально, уверяю тебя.
— Юля, включи воображение! Давай представим, как он…
— Не поняла, ты учитель информатики или Станиславский?
— При чем тут Станиславский?
— При том! Почему ты хочешь представить, как он начнет ко мне лезть?
— Юля, — неожиданно резко произнес Витя, — не надо меня подозревать в… В хрен знает чем! Не мне это надо представлять — тебе. Ты должна понимать, как будут развиваться события. А не хочешь — твое дело. Я отзывчивый человек, но не особо терпеливый. Если тебе моя помощь не нужна, настаивать не стану.
— Ну извини, я просто… — спохватилась Юля. — Я впервые вот так самостоятельно «вышла в свет»… Трудно понять, кто есть кто, а пугалок в медийном пространстве предостаточно. Постоянно призывают не доверять незнакомым мужчинам… Правда, Вить, не обижайся. Продолжай, пожалуйста.
Виктор бросил на нее испытующий взгляд. И продолжил:
— Тебе шестнадцать. Ты подросток, ребенок. Многого еще не знаешь и не понимаешь. Тс-с-с! — подавил он Юлино восклицание. — Не спорь. Лет через десять, когда тебе стукнет двадцать шесть, как мне сейчас, ты сама будешь вспоминать с усмешкой свою подростковую самонадеянность и категоричность. А пока слушай старших и умных. — Он улыбнулся.