- К Чертолью? А не далеко ли?
- Так на лодке ж! - юноша кивнул на середину реки. - Эвон, люди катаются, а мы чем хуже?
- На лодке…
Предложение казалось заманчивым - покататься на лодочке в жаркий день, чего уж лучше? И вправду - во-он народу сколько каталось, ужо наживутся сей день лодочники.
Марьюшка подошла к реке, обернулась:
- Батюшка сказывал, чтоб к вечерне не опоздали.
- Да до вечерни еще у-у-у сколько! - усмехнулся Федотка.
Один из лодочников - шустрый молодой парень с рыжими непокорными вихрами - ходко причал к мосткам:
- Покатаемся, краса-девица?
- Покатаемся, - кивнув, Федотка решительно взял девушку за руку. - До Чертолья сколь стоит?
- Да недорого. Туда и обратно - с «полпирога».
- Держи, - Федотка помог Марьюшке перебраться в лодку, уселся сам и протянул рыжему парню мелкую медную монетину, с ноготь - «мортку» или «полполпирога».
- Ведь на «полпирога» договаривались, - обиженно протянул лодочник.
- Так это задаток, остальное потом… - юноша улыбнулся. - Ты нас там подожди, а мы погуляем. Два «полпирога» заработаешь. Ладно?
- Ну что с вами поделаешь? Ладно. - Рыжий взялся за весла и, ловко выгребя на середину реки, повернул лодку направо, к Чертолью.
Называемый таким образом райончик располагался на самом западе Москвы, у ручья, прозванного Черторыем за свой неукротимый нрав и многочисленные колдобины и грязь вокруг. Там и летом-то было сложно проехать, а в иные времена - осенью и ранней весной - в чертольских лужах запросто мог утонуть и всадник с конем, - по крайней мере, именно такие ходили слухи, а уж всем ясно, что дыма без огня не бывает.
Ласковое солнышко отражалось в голубых водах реки, и теплый ветерок приносил воспоминания о прошедшем лете. Федотка украдкой посмотрелся в воду, пригладил пятернею волосы…
- Красивый, красивый, - к смущенью парня обернулась Марья. Сунула руку за пояс. - На-ко! - протянула Федотке резной гребень из рыбьего зуба. Да такой дивный, узорчатый, в виде чудных цветов и белошерстного северного медведя - ошкуя, державшего в лапах небольшой топорик.
- Это ты… мне?! - Юноша не поверил своим глазам, до того обрадовался.
- Тебе, тебе, - улыбнулась Марья. - Поди, будет теперь, чем кудри чесать!
- Вот не ждал!
- Что, угодила с подарком-то?
- Еще бы… - Федотка вдруг почему-то покраснел, улыбнулся. - Благодарствую, Марьюшка.
- Федор Ерпыхай резал, из новгородских, - словно бы между прочим, девчонка назвала имя модного (и очень недешевого) резчика. - Красивый гребень. На всей Москве у тебя одного такой.
Юноша даже не нашелся, что сказать, порывисто схватил девчонку за руку, наверное, обнял бы, поцеловал, да вот застеснялся лодочника. А тот - рыжая бестия - нахально присвистнул:
- Да уж, баской гребешок!
Как будто его кто-то спрашивал!
Федотка недовольно обернулся:
- А ты давай, греби уже к берегу - эвон, скоро и за город выплывем.
- Как скажешь, господине.
Повернув по плавной дуге, лодка мягко ткнулась носом в болотистый, заросший густыми кустами берег. Рядом виднелись накрытые рогожками стога, а за ними - курные, крытые соломою избы, каменная церковь и - уже ближе к Белому городу - чьи-то хоромы.
Выпрыгнув на берег, Федотка протянул руку девушке.
- Ну и грязища! - осмотревшись, фыркнула Марья. - И зачем только мы сюда приплыли?
Юноша улыбнулся:
- Так ведь в грязищу-то мы не пойдем. Вдоль берега немножко погуляем - и в обрат. Смотри, красиво-то как! Березки, луга, стога…
- «Луга, стога», - придерживая летник передразнила девушка. - Тебе-то хорошо - кафтан короток, а я? Весь саян тут изгваздаю… И летник.
Федотка вмиг взбежал к лугу, обернулся:
- Давай сюда! Тут сухо совсем.
На лугу и впрямь было сухо, и Марьюшка даже прошлась немного к оврагу, тем более что троюродный братец вовсю развлекал ее разными историями, самолично вычитанными в разного рода книжках, начиная от «Азбуковника» и заканчивая скабрезным «Сказанием о звере Китоврасе». Скабрезного, правда, юноша не рассказывал, стеснялся. А жаль… Кто-то из подружек как-то предлагал сию книжицу Марьюшке, почитать, да та отказалась, хоть и любопытно было - страсть. Вдруг да батюшке на глаза «Сказание» сие скабрезное попадется?
Сказав пару слов о «Китоврасе», Федотка перешел на «Четьи-минеи».
- Вот, сказывают, жил когда-то в давние римские времена один святой, Андрей Столпник…
Историю эту Марьюшка знала и без того - правда, святого там звали как-то по-иному, но не суть, все равно, прости Господи, скучища и тощища смертная, лучше б уж о Китоврасе говорил… Девушка так бы и сказала, да тоже постеснялась. Ну его… Не к лицу приличным девицам про такие книжки спрашивать.
- На службишку скоро поступаю, - закончив с литературными примерами, вдруг с гордостью поведал Федотка.
- На службу?! - девушка ахнула. - Вот с этого и надобно было начинать. Ну-ка, ну-ка, сказывай поподробнее!
Юноша важно расчесал волосы дареным гребнем.
- Мне ж, ты знаешь, пятнадцать годков недавно минуло.
- Да знаю, знаю… Я ль тебя не поздравляла?
- Потому - пора и на государеву службу, не то тятенька не вечен - возьмут да отберут поместьице, коли служить не буду.
- А, вон ты почему… - Марьюшка фыркнула. - А я-то думала - горазд мой братец послужить за царя-батюшку да за землю русскую. А он - чтоб поместье не отобрали.
- Ну, ты это… - Федотка явно обиделся, надулся. - Вообще больше ничего говорить не буду.
Ага, не будешь, как же! Уж ежели любопытство в Марье взыграло - все обо всем вытянет, такая!
- Ну, Федотик… - Девчонка обняла парня за плечи. - Ну рассказывай, рассказывай… А на слова мои не смотри - я ведь так просто. Язык-то девичий, знаешь сам, без костей.
- Оно и правда. Ладно, - Федотка быстро оттаял. - Слушай дальше. Так вот, подыскал мне тятенька место в одном важном приказе, под началом князя Андрея Петровича Ртищева, мужа, может, не столь известного, сколь умного и в своем деле вельми сведущего. Так что скоро буду служить и, дай Бог, в стряпчие выбьюсь!
- В стряпчие! - Марьюшка всплеснула руками.
Юноша приосанился:
- А то и держи выше - в стольники!
- Ну, Федотка…
А солнце сияло так ярко, и небо было таким синим, что казалось нарисованным, и хотелось чего-то такого, от чего бы жизнь стала вдруг еще радостнее.
- Марья! - оглядевшись по сторонам, Федотка схватил девчонку за руки. - А помнишь, ты меня поцеловать обещалась?
- Когда это?
- Да тогда. За овином.
- Врешь ты все, ничего я тебе не обещала.
- А вот и обещала! Помнишь, тогда еще батюшка твой, Тимофей Акундинович, тебя так не вовремя в сени позвал?
Девушка прищурилась:
- Отчего ж не вовремя?
- Ага, вспомнила! Обещала ведь.
Марьюшка, конечно, все хорошо помнила, да только виду не показывала - вот еще! А вообще-то, насчет поцелуев она ничего не имела против, как раз наоборот - зело любопытно было. Вот только Федотка понастойчивей оказался б! А то что ж получается - самой навязываться, да?! Не к лицу такое приличной деве. Хотя, да, целоваться-то хочется… Что ж этот Федотка стоит, не мычит, не телится, тюня!
- Ой, не знаю я, что и наобещала…
- Три поцелуя!
- Да неужто три?!
- Три, три! - Юноша улыбнулся, а Марья живо оглянулась вокруг - вроде бы тихо все, безлюдно.
- Ох, Федотка, ты ведь такой приставучий, ровно мед - не отвяжешься. Не знаю, что с тобою и делать. Поцеловать разве что…
- Конечно, поцеловать!
- Коль уж, говоришь, обещала…
- Обещала, обещала…
- Ой, боязно, - Марья вдруг зябко поежилась. - А вдруг да увидит кто? Донесут батюшке…
- Да кто его тут, на Чертолье, знает-то? Да и нет никого кругом.
- Да? А лодочник?
- Так он во-он где, за кустами. - Юноша осмотрелся. - Пойдем вон хоть за ту копну.
Марья ничего не ответила, просто пожала плечами - пойдем. Копна оказалась у самого оврага, мрачного, заросшего ореховыми кустами и жимолостью. За оврагом угадывался яблоневый сад со спелыми, налитыми плодами. Впрочем, нет, скорее всего, это был не сад, а дикие, ничьи заросли, - уж больно неухоженными они выглядели, да и забора никакого не наблюдалось. На Чертолье - и без забора? Ну, ясно, никакой это не сад. Так, сами по себе росли яблоки, ничьи.