– Товарищ полковник, разрешите, мы тоже? – робко спросил старший из «горилл».
– Сказали бы заранее, принес бы на вашу долю, – с набитым ртом пробурчал я. – А так, извините, самому впритык.
– Нет, нет, вы неправильно поняли! – басовито зачастил он. – У нас свое, с собой!
– Ну-у-у, тогда другое дело…
– Большое спасибо! – Прапорщики достали из угла туго набитую полиэтиленовую сумку и торопливо принялись за еду. В комнате установилась тишина, нарушаемая лишь жалобными всхлипываниями главного секьюрити «Прометея».
«Интересно, как остальные себя ведут?» – заглатывая второй по счету бутерброд, подумал я.
Согласно моему приказу захваченных вчера сотрудников и охранников фонда «кололи» одновременно. Почти весь мой отдел трудился в поте лица, в том же самом подземелье, но в других помещениях. Большинство допрашивали под «сывороткой», экстрасенса с травмой головы в режиме «Б»[11], а двух хлипких нервных дамочек под психологическим прессингом. Обитателей больницы для алкоголиков вчера тоже задержали и до завершения первоначального расследования поместили в одну большую камеру в Брюсовском сизо. Особо возиться с ними не собирались, по крайней мере пока. Ширма – она и есть ширма. Что с нее взять?! Может, потом, под завязку, зададим по паре уточняющих вопросов каждому, а дальше – не наша забота. Пускай начальство решает, куда девать девятнадцать синюшников. Кстати, изначально их было двадцать четыре, но пятеро сумели удрать, воспользовавшись суматохой. Ну да шут с ними. Не велика потеря! А вот с Хашарским неувязочка получилась. Ближе к завершению вчерашней операции он, как выяснилось, спешно выехал из пансионата в неизвестном направлении. На трех машинах, в сопровождении восьми доверенных телохранителей. Случайное совпадение или кто-то из усадьбы предупредил?! Вот это нам и предстояло установить в первую очередь…
– Сердце в норме, опасности для жизни нет, – вынес вердикт Кирилл Альбертович.
– Хорошо, продолжайте, – покончив с последним бутербродом и прикурив сигарету, приказал я «гориллам».
Те убрали остатки обильной трапезы обратно в сумку, вновь поставили ее в угол и деловито взялись за электроды.
– А-у-о-о-о-о-о-о!!! И-и-и-и-и-и!!! А-а-а-а!!! – моментально резануло по барабанным перепонкам.
Из глаз несостоявшегося убийцы трех десятков детей обильно текли слезы. Широко разинутый рот в промежутках между визгом и ором жадно хватал воздух. Я знал, что именно он ощущает в данный момент. Уши заложены, дыхание перехватывает, каждая нервная клетка мучительно вибрирует, а кожа горит огнем, словно его окунули в чан с соляной кислотой. В начале 2004-го я сам на протяжении многих дней испытывал все эти «прелести» на собственной шкуре. Правда, я тогда не орал, не ревел, не визжал, а лишь рычал да скрежетал зубами…
Вчера бешеные, а сегодня жалкие глаза уставились на меня, о чем-то горячо умоляя. «Дошел до ручки. Но связно говорить не может. Спазмы в глотке», – подумал я и подал палачам условный сигнал, означавший «работать с интервалами в полторы минуты». (До сей поры они пускали ток почти непрерывно, с промежутками в несколько секунд между каждой дозой.) Результат последовал незамедлительно.
– Почему… почему вы все молчите?!! – слегка отдышавшись и обретя дар речи, по-женски зарыдал Степанков. – Задавайте вопросы!!! Я готов отвечать!!!
Старший из «горилл» взглянул на секундомер и коснулся электродом локтевого нерва, а младший вслед за ним пустил ток в пах…. И снова девяностосекундный перерыв.
– Проклятье!!! Не молчите!!! Будьте же людьми!!! Вопрос задайте!!!
Новая порция боли…
Так повторялось пять раз подряд, и в конечном счете из глотки террориста (в перерывах) стал вырываться только скандирующий рев:
– Ва-апрос! Ва-апрос! Ва-апрос!!!
«Фрукт созрел», – решил я, движением подбородка отогнал прапорщиков от стола и резко спросил:
– Когда ты связывался с Хашарским? Отвечай быстро, не задумываясь!
– Позавчера, – прохлюпал Степанков. – Он позвонил мне на мобильный. Интересовался количеством собранных детей. На днях намечалась очередная поставка в Европу.
– А ты мог связаться с шефом?!
– Нет!!!
– Лжешь, собака. Ты предупредил его о проникновении в усадьбу фээсбэшников!
– Не-е-ет!!! – отчаянно возопил пленник. – Матерью клянусь… Не-е-ет!!! Не мог я!!! Связь у нас была односторонняя. Он всегда звонил сам мне, используя каждый раз новую сим-карту!!!
«Не врет, – удовлетворенно отметил я. – Его слова полностью подтверждаются службой прослушивания, а также распечаткой входящих и исходящих звонков за последние два месяца. „Явка с повинной“ удалась на славу! Главное – не дать ему опомниться…»
– Похищение и отправку детей за рубеж осуществлял ты?! – прорычал я.
– Да-а-а! Вместе с шестью подчиненными! (Степанков торопливо назвал фамилии.)
– Ваше «окно» в таможне! Имена, фамилии, звания, должности! В темпе, животное!!!
Захлебываясь слюной от поспешности, бывший летчик начал перечислять…
Допрос продолжался около сорока минут. В дополнение к вышесказанному я узнал следующее.
1. Последние три месяца все постоянные обитатели усадьбы жили по разработанному Хашарским уставу и панически боялись нарушить хотя бы один его параграф. За ними велось круглосуточное наблюдение при помощи расставленных повсюду телекамер и вмонтированных, где только можно, жучков (ну прямо как в дурно пахнущих телешоу «Под стеклом», «Дом-1», «Дом-2», «Большой брат», «Офис»[12] и т. д.). Однако полученная таким образом информация стекалась отнюдь не в Службу безопасности. А куда именно, главный секьюрити понятия не имел. Вместе с тем таинственный контролер работал очень четко и оперативно. Любые, самые мелкие нарушения спустя минуты становились известны Хашарскому, и провинившегося ждало неотвратимое наказание начиная с денежного штрафа и заканчивая… смертной казнью! О «рядовых» приговорах Хашарский сообщал Степанкову, и тот собственноручно «вершил правосудие»: изымал у провинившегося назначенную шефом сумму, отправлял его (ее) чистить унитазы, порол плетьми и т. д. Об осужденных на казнь босс не говорил ни полслова. Их находили поутру в постели (иногда в ванной или туалете) убитыми без помощи оружия и с большим профессионализмом. Личность исполнителя оставалась для всех загадкой. В итоге все без исключения сотрудники и охранники (в том числе мой «собеседник») жили в постоянном, липком страхе и выполняли любое распоряжение Хашарского в буквальном смысле бегом…
2. В закрытом отсеке лечебного корпуса «препарировали» детей, оказавшихся лишними (или чем-то непригодными для Запада), и отправляли их органы на российский черный рынок трансплантантов. Степанков назвал поименно «фондовых» врачей, производивших изъятие органов, продиктовал фамилии и адреса получателей «товара». Сам он с подручными только конвоировал жертвы в отсек, уничтожал их останки и доставлял «конечный продукт» потребителям. Кроме того, начальник СБ взахлеб выложил все, что знал об обитателях усадьбы, подробно поведал о способах похищения детей, их питании, содержании и т. д.
– Кто заминировал подвал?! – в заключение прорычал я.
– Не знаю, – всхлипнул вчерашний террорист. – Когда я устроился на работу туда… полгода назад… шеф просто вручил мне пульт и сказал: «Рванешь в случае чего. Лишние свидетели нам без надобности».
– А ты, стало быть, решил выдвинуть нам ультиматум, в успехе коего не сомневался, – с отвращением процедил я. – Надеялся деньги получить, истребитель, за границу смыться… Обосноваться где-нибудь на фешенебельном курорте… А детишек бы ты все равно взорвал, напоследок… Из-за страха перед Хашарским. Правильно, животное?!
– Пра-а-вильно, – сквозь слезы выдавил Степанков.
– Снимайте, – приказал я «гориллам». – Отдайте ему шмотки, сопроводите в прежнюю камеру… Нет, одеваться не здесь! Мне до смерти опротивела эта гнусная рожа… Боюсь, не выдержу, пока оно будет тут вошкаться…
11
Человеку с травмой черепа и сотрясением мозга психотропные препараты вкалывать нельзя. Он либо сойдет с ума, либо будет нести всякий вздор. Но так или иначе ничего путного от него не добьешься.
12
Кем и для чего организуются эти шоу-эксперименты, см. повесть «Поступь зверя» в третьем сборнике с твердым переплетом или в пятом с мягким.