— Это грубо, — бормочет мужской голос из большой переноски.
— Нет, это правда, — отвечает другой мужской голос. — Я же говорил тебе перестать подкрадываться и подглядывать за прелюбодеянием Рэя и Эшли. Я говорил тебе, что это их расстроит, но ты не захотел слушать. Ну, посмотри, к чему ты нас привел — теперь мы живем в сумке.
— Возможно, в нашей ситуации частично есть моя вина, но ты не помог. Если бы ты не заставлял меня извиняться каждый раз, когда ловил на том, что я наблюдаю за ними, они бы ничего не узнали. Ты доказал, что стукачи не только долго не живут2, их еще и мучают перед смертью.
Переноска для домашних животных начинает дрожать в руках Эшли. Она наклоняется и тихо говорит:
— Он шутит. Никто никого не будет пытать. Я привела тебя познакомиться с моей мамой. Если она тебе понравится, ты сможешь пожить немного у нее, — Эшли выпрямляется. — Если ты не хочешь брать Джорджа, не могла бы ты, пожалуйста, позволить этим двоим остаться здесь? У меня дома сейчас происходит слишком много всего, и они плохо с этим справляются.
Она ставит переноску для домашних животных на пол и расстегивает клапан. Оттуда появляются два маленьких робота, похожих на пауков, оба размером с кулак. Они белые с золотой отделкой. Их крошечные головки поворачиваются, пока роботы осматриваются в новом месте. Они цепляются друг за друга, двигаясь синхронно, большие, отражающие глаза мерцают, когда они забираются под кровать. Я мгновенно распознаю признаки страха. Это то, что я видела бесчисленное количество раз на лицах своих пациентов. Идея того, что машины вообще могут испытывать какие-либо эмоции, мне чужда. Тем не менее, видя это в изящных роботах, я терзаюсь сомнениями и задаюсь вопросом, действительно ли моя дочь сделала их разумными. Я наклоняюсь, чтобы рассмотреть их повнимательнее, недоверие сменяется любопытством и неожиданным желанием их защитить.
— Они выглядят напуганными, — говорю я, удивляясь нежности в своем голосе.
— Они все еще приспосабливаются к тому, что они... теперь нечто большее. Я не учитывала их согласие, когда меняла код. Я хотела, чтобы они могли чувствовать счастье. Но этого не происходит. Не понимаю, почему. Я использовала одинаковую кодировку для всех. Джон играл со своей собственной программой и вызывал у себя беспокойство. По крайней мере, это был его выбор. Я не знаю, что делать с этими двумя. Они не позволят мне вернуть изначальный код, но также не хотят быть разумными, — бормочет Эшли с немного грустной улыбкой.
Я присаживаюсь на корточки, наблюдая за изящными, робкими маленькими машинами. Они оба смотрят на меня, в широко раскрытых глазах отражается свет, они нервно изучают мое лицо.
— Они разговаривают?
— Они не созданы для этого, но могут общаться с другими.
— И что же они делают? — спросила я.
— В основном прячутся, — она печально качает головой. — Я думала, что нахождение дома поможет, но это заставило их еще больше нервничать.
Я выпрямляюсь.
— Не понимаю, что, по-твоему, я могу для них сделать.
— Ты могла бы остановить «вращение торнадо».
— Я бы хотел выйти прямо сейчас, — объявляет мужской роботизированный голос из сумки.
— Пожалуйста, — добавляет другой голос.
— О, конечно.
Эшли поворачивается и наклоняется, затем открывает сумку. Первый появившийся робот доходит мне примерно до колена. У него колеса вместо ног и множество выдвигающихся рук. Как ни странно, на нем фиолетовая ковбойская шляпа.
— Ты, должно быть, Джордж, — говорю я.
— Да. Хорошее у тебя тут местечко, мама Эшли. Она рассказала нам много историй о тебе, — он гордо расхаживает по комнате с энтузиазмом подростка.
Он продолжает обходить комнату, потягиваясь, чтобы рассмотреть предметы на стене и на старом столе Эшли. Он останавливается, чтобы осмотреть столовое серебро на спальных мешках.
— Эшли называет тебя мамой, как мы должны тебя называть?
— Просто Лорен.
Он разворачивается и бросается ко мне, выглядя так, словно вот-вот врежется мне в ноги, но останавливается раньше, чем делает это.
— Тебе нравится быть матерью?
— Это самая важная работа, за которую я когда-либо бралась.
Он сдвигает маленькую шляпу назад и вытягивает шею, чтобы лучше разглядеть мое лицо,
— И тебе это…?
— Мне это нравится.
— Значит, боль того стоила?
Мы с Эшли обмениваемся взглядами.
— Боль?
— Роды. У тебя родились близнецы, каждый весом по семь фунтов (прим. 3,1 кг). Это слишком много для шейки матки, даже если она полностью раскрыта.
Я не могу удержаться от улыбки.
— Ты прав.
Он снова поворачивается, оглядывая комнату, и говорит:
— Я смотрел много видеозаписей родов всех видов млекопитающих. Это кажется излишне болезненным.
— Не я изобрела этот процесс, — немедленно отвечаю я.
Он замирает и встречается со мной взглядом.
— Забавно.
— Вещи, которые одновременно болезненны и хороши, часто таковыми и являются.
Он поправляет шляпу.
— Смех полезен для здоровья.
— Да, это так.
— Как и секс.
Я киваю.
— Это тоже правда.
— Если ты займешься сексом с кем-нибудь из солдат, могу я посмотреть? — спрашивает Джордж с серьезностью ребенка, интересующегося сказками на ночь.
Абсолютная абсурдность вопроса вызывает смех, который вырывается наружу прежде, чем я успеваю его остановить. Мой взгляд перемещается с обнадеживающего выражения лица Джорджа на страдальческое выражение лица Эшли. Прошло слишком много времени с тех пор, как что-то так искренне забавляло меня. Я всегда поощряла любопытство в своих детях и скучаю по тому, каково это – видеть мир их глазами. Ни один из них никогда не задавал этого конкретного вопроса, но я помню, как Эшли однажды потребовала подробно рассказать о разнице между пенисом и влагалищем. Чтобы удовлетворить ее интерес, потребовалось показать анатомические схемы с объяснением функций всех частей. Я всегда считала ее потребность понимать, как все работает, сильной стороной. Это заставило меня задуматься, не является ли зацикленность Джорджа на половом акте попыткой понять сложность человеческих отношений. Если да, то это можно было бы направить в более позитивное русло.
— Я ценю, что ты спросил разрешения, — говорю я с оттенком веселья. — Но мой ответ — нет.
— Джордж, — говорит Эшли, как раздраженная мать. — Мы уже обсуждали это.
Его маленькие плечи поднимаются и опускаются, прежде чем он отвечает:
— Да, и ты говорила мне не пытаться застукать твою мать обнаженной или за чем-то сексуальным. Я не крадусь. Я спрашиваю разрешения.
Да, я понимаю, почему было трудно держать этого робота в одном доме с Эшли и Рэем.
— Хотя спрашивать разрешения лучше, чем нет, мой ответ такой же, как у Эшли – нет, — я наклоняюсь так, что мое лицо оказывается чуть выше его. — Итак, скажи мне, Джордж, какие последствия будут, если ты нарушишь это правило?