Прошло еще несколько дней, и, спускаясь к ручью, он снова увидел в чаще фигуру, и еще больший страх охватил его, но он отогнал тревожные мысли и лишь стал истово молиться за тех, кого одолевают искушения. На праздник Семи Маккавеев, что приходится на первое августа, он снова заговорил с Дикаркой и просил ее оставить аскезу и позволить ему ухаживать за ней, поскольку была она так слаба, что вид ее испугал его. Однако она мягко отвергла его помощь, ответив лишь, что просит у него одного: молиться за нее.
Перед праздником Успения Пресвятой Богородицы дожди прекратились, и чума, проявившаяся было снова, ушла; но жара еще усилилась, и холм Отшельника раскалился, как печь. Никогда в этих местах не было такой жары, но люди не роптали, потому что с прекращением дождей был спасен их урожай и отступила болезнь, и в значительной мере они приписывали эти милости Господни молитвам и заступничеству двух святых отшельников. Поэтому в канун Успения Пресвятой Богородицы они прислали к Отшельнику гонца с известием, что, когда наступит завтрашний день, горожане и жители долины придут, возглавляемые епископом, несущим папское благословение для них двоих и полным решимости отслужить мессу в пещере Отшельника. Тот немало возрадовался, сочтя это знаком, что молитвы его услышаны и он вымолил прощение не только себе, но и Дикарке. И всю ночь он молился, чтобы назавтра она смогла исповедоваться и вместе с ним причаститься Святых Даров[13].
Перед рассветом он прочитал положенные псалмы, оделся, обул сандалии и отправился в долину встречать епископа.
Спускаясь, он видел, что горы светлы, как днем, и подумал, что никогда не видел, чтобы рассвет был так ярок. Небо от горизонта до горизонта было необычайно светлым, свет проникал даже в лесистые расселины в долине — точно так, как благодать Божия освещала все уголки сердца Отшельника. Дул утренний ветер, и Отшельник слышал лишь звук собственных шагов и журчание ручья, уже не такого полноводного, но все еще текущего между скал; однако, спустившись в долину, он услыхал далекие отзвуки песнопений и понял, что паломники уже близко. Сердце Отшельника радостно затрепетало, а ноги сами понесли его вперед, но на берегу ручья он внезапно остановился, увидев там, где вода все еще была глубока, светлые очертания женского тела, а на камне у берега — одежду и сандалии Дикарки.
Страх и гнев обуяли Отшельника, и он стоял, как громом пораженный, не в силах вымолвить ни слова, лишь прикрыв глаза, чтобы не видеть непотребное. Однако пение паломников приближалось, и он, взяв себя в руки, крикнул Дикарке, чтобы она выходила и укрылась от людей, ибо была она нагой.
Она не ответила, однако он увидел в полумраке, как ее руки колышутся вместе с колыханием воды, а глаза глядят на него, словно бы насмехаясь. И когда он увидел это, слепой гнев охватил его, и он по камням добрался до глубокого места, где она лежала, и схватил ее за плечо. В тот миг он готов был удушить ее собственными руками, так отвратительно ему было касаться ее тела, но когда он закричал на нее, осыпая бранью, она продолжала, не дрогнув, глядеть ему в глаза, и тогда он вдруг понял, что она мертва. И гнев и страх его отступили перед острой болью, пронзившей его, ведь работа его не была окончена, и та, кого он любил во Христе, пала жертвой греха, невзирая на все его труды.
Жалость охватила его, но потом он подумал о том, что вот-вот люди обнаружат его склонившимся над телом нагой женщины, которую он представлял им как святую, и они вполне могут счесть ее тайным орудием его падения; он увидел, как одним лишь прикосновением она разрушает тот храм святости, который он так долго возводил вокруг себя, и ввергает его душу в бездну, и земля завертелась вокруг него, а все вокруг окрасилось красным.
13
Перед причастием необходимо исповедоваться, то есть без исповеди нет причастия, которое очень важно для верующих; соответственно, отказываясь от исповеди из страха рассказать о своем побеге из монастыря, Дикарка отказывалась и от причастия, чем усложняла, согласно христианскому вероучению, спасение своей души.