Он улыбнулся и запел моего любимого Щербакова. Ту песню, про которую я говорила, что она для меня — самая-самая. А вот Бэби предпочитает Иваси. В смысле, Иващенко и Васильева. Щербаков для нее слишком романтичен.
Я потихоньку успокоилась. Пел Митя хорошо, а играл и вовсе замечательно.
Явно учился не у знакомых, как я, а всерьез. Я-то обхожусь если не тремя блатными аккордами, то десятком, наверное. Сама себе испортила жизнь, побоявшись петь первой! Теперь мое творчество будет звучать совсем по-детски. Ну и ладно, винить-то некого!
После моей песни Юрий Андреевич подпер рукой голову, посмотрел на меня и весьма горестно вздохнул:
— Ох, Оля-Олечка!
А Арсений спросил, не скрывая изумления:
— Стихи тоже написала ты?
— Она, — кивнула Бэби. — Она у нас талант.
Ирочка обернулась к мужу и простодушно поинтересовалась:
— А что, слова какие-то особенные? Я решила, самые обыкновенные. Как во всех песенках. А мотивчика нет повеселее, а, Оль? Зачем нам снова занудное?
— Текст довольно примитивный, — с откровенной злобой согласилась Света. — Не поэзия, а так, ширпотреб.
Арсений, словно не заметив ее вмешательства, холодно ответил жене:
— Ну, разумеется, высшее достижение человеческой мысли — шлягеры Филиппа Киркорова, а настоящая поэзия — никому не нужное занудство. Ты права, Аня, у Оли талант. А ты не печатаешься, Оля?
— Кто сейчас напечатает стихи? — засмеялась я. — Прибыли-то они не приносят.
— Пожалуй. Ты споешь еще?
Я пожала плечами.
— Спой, точно! — поддержал Вадик. — У тебя это действительно здорово!
Я оглядела публику. Быть навязчивой ужасно не хотелось. Итак, Бэби и Митя ждут, Вадик с отцом тоже. И Арсений. Леша сидит молча с выражением полной прострации на лице. Ирочка со Светой мрачно отвернулись. В некотором отдалении Лида обрабатывает Петра Михайловича, а Лариса с Русланом так и вовсе скрылись из виду.
— Брось ломаться, — продолжил Вадик. — И чего вы, девчонки, вечно ломаетесь?
Я пела довольно долго, а потом мы вернулись к столу. И рядом со мной оказался Митя. Сперва сидел молча, но через некоторое время, устремив глаза куда-то в бесконечно удаленную точку, вздохнул, почти как Юрий Андреевич:
— Ох, Оля, Оля!
— Что Оля? — не поняла я.
— Трудно представить, что такая девочка и так пишет… ты же совсем еще ребенок…
— Ну, какой я ребенок! Мне двадцать лет. По-твоему, это детство?
— У твоей подруги действительно уже не детство…
Я, не выдержав, прервала:
— Она старше меня всего на один день!
— И на одну ночь, — мгновенно вернувшись с небес на землю, уже своим обычным ироническим тоном парировал мой собеседник.
И, как часто бывало, я не могла понять, была ли эта фраза случайной или имела вполне определенный второй смысл. Машинально я поискала глазами Бэби. За столом ее не было. А, вон! Ее отвела в сторонку Лида и что-то рассказывает. Интересно! Даже Петра Михайловича бросила! Кстати, о навязчивых приставаниях. Что-то Леша давненько мне не мешал. Ага, он все еще не оправился от прострации, в которую его загадочным образом ввергло мое гениальное творчество. Облокотился о дерево и молчит, а вокруг него скачет Ирочка. Вон тебе новость! А Арсений? Арсений обсуждает с Юрием Андреевичем современное состояние авторской песни, кстати, весьма квалифицированно. Все равно зря он так обращается с женой!
Вскоре Бэби вернулась, и Митя подсел к ней. Нахлынувшую на меня тоску усугубило приближение очнувшегося Леши.
— Ох, Оля, — сказал он, и голос его был почти трезв. — Я не хочу от тебя ничего плохого, поняла? Я типа врубился.
— Спасибо, — ответила я.
— Слушай, а если… — он замялся, что меня изумило. Вот уж, мяться совершенно для него не характерно!
— Что если?
— А если как бы по-серьезному? — с трудом выдавил Леша. — Загс там и все прочее. Фата, прибамбасы всякие. Все фишки по-высшему разряду. Ты как?
Настроение у меня резко повысилось, и я брякнула:
— Похоже, мои песни ярко свидетельствуют о необычайной порядочности!
Язык у нас, женщин, без костей!
— Угу, — без тени юмора согласился потенциальный жених, — это самое… свидетельствуют.
— Леша, а вы ведь наверняка женаты? Ну, по-честному, а?
— Жена — не стена. Отодвинуть можно.
— Ради меня — не стоит. Честное слово, ни при каких обстоятельствах у нас с вами ничего не может быть! Я это чувствую совершенно твердо. Это не значит, что в вас что-то плохо, но это правда. Простите!
И я быстро ушла к Вадику от греха подальше. Разумеется, намек на развод с женой сделан спьяну, однако лучше сразу поставить все точки над и. Леша поплелся следом, но, слава богу, разговор завел не со мной.
— Что, Вадюха, — довольно раздраженно обратился он, — ты ведь уже неделю здесь болтаешься? И как тебе?
— Ничего. Терпимо. Море близко.
— Зато условия… это… трущоба. Туалет во дворе. И чего я не поселился в каменный корпус, сам не знаю? Там тоже гадость, но не так паршиво.
— На этой базе нет каменного корпуса, — объяснил Вадик.
— А я говорю, что есть! — мрачно и пьяно настаивал Леша.
— Да нет же! Уж я-то знаю!
— А я говорю, что есть! — Леша ударил кулаком по столу. — Есть! Это я говорю! Я! Я!
— Нет! Нет! — Вадик тоже был не слишком трезв.
Просто нашла коса на камень! Ни за что бы не подумала, что по подобному поводу можно так горячиться.
— А я говорю, есть! Спорим?
— Спорим!
— На сколько баксов? Пятьсот устроит? Или у папочки надо спросить?
Ситуация перестала мне нравиться, и я попыталась вмешаться — безрезультатно. Мужчины завелись с полуоборота и не обращали на меня ни малейшего внимания. Глаза у них сверкали, лица побагровели.
— На тысячу! — заорал Вадик. — Спорю на тысячу!
— Идет! Спорим на штуку! Все свидетели! Завтра увидите, кто из нас умнее, этот фраер или я! Нашелся крутой, тоже мне!
Рядом возник Юрий Андреевич, сам на себя не похожий.
— Вадим, остановись! — закричал он. — Ты что, остановись!
— Риску-то нет! — в раже глотал слова Вадик. — Я-то знаю, я здесь неделю, а он только приехал! Как раз тыща баксов, ты понимаешь, блин! Как раз тыща, и без всякого риску! Я спорю, спорю, спорю!
— Леша, — голос Юрия Андреевича дрожал, — Леша, не обращай на него внимания. Он пьян.
— Мы поспорили! — захохотал Леша, и вид у него был не менее безумный, чем у Вадика. — Мы поспорили!
— Господи, как вам не стыдно! — не выдержала я. — Взрослые люди, а поведение, как в детском саду. Я лично последний раз заключала пари именно в детском саду, и с тех пор подобным образом развлекаться мне даже в голову не приходило. Спокойной ночи!
И я ушла в домик. Хватит с меня!
Глава 8. Разговор с Бэби
Вскоре компанию мне составила Бэби. Слава богу! Зная, что она гуляет с Митей, я б все равно не уснула. Но заговорила я, разумеется, о другом.
— Ты вела себя с Петром Михайловичем, как кроткий ангел. Прямо на тебя не похоже!
— Ох, — вздохнула Бэби, — и зачем я такая дура? Дернул же черт наброситься на него в поезде! Никогда нельзя использовать одного человека для воздействия на другого, это непорядочно. Он ведь тоже живой, правда? А теперь расхлебывай, и винить, кроме себя, некого. Какую бы гадость мне сделать, чтобы он во мне разочаровался, а?
— Может, его Лида отобьет? — утешила подругу я. — Она так старается! Только зачем он ей, ума не приложу.
— Можешь не прикладывать, я тебе и так разъясню. Все-таки Лида — женщина необычная. Она тут подошла ко мне и совершенно серьезно спрашивает: «Скажи мне, Анечка, тебе Петр Михайлович нужен или нет?» Спрашивает таким тоном, будто… ну, не знаю… интересуется, нужна ли мне новая купальная шапочка. Я опешила, а она мило продолжает: «Это не праздное любопытство, для меня это важно. Если нужен, то я не стану тратить на него время и силы, все равно бесполезно. Я понимаю, что наши с тобой шансы неравны. Но мне показалось, что ты пытаешься вежливо его отвадить. Это так?»