Женщины смотрят из распахнутых дверей и говорят друг другу, что она и вправду красива, эта Хава Пойзнер:
— Словно королева.
— И вообще…
— И как же теперь?
— Давно ведь ясно было, что это детские глупости. Спуталась с Прегером, но хорошенько подумала и взялась за ум.
А на улице уже совсем темно, небо стыдливо закрыто облаками.
Короткие, приглушенные удары грома доносятся с левой стороны; оттуда, где небо темнее. Отрывистые, далекие удары, и не понять, то ли приближается гроза, то ли это стрельбы в летнем лагере за Берижинцом. Все замерло в ожидании дождя. Пахнет мокрой травой, а сверкающий фаэтон плавно летит, качаясь на рессорах, куда-то под гору, в старый город. Что понадобилось там Деслеру и Хаве Пойзнер? Какое им дело до узких улочек, тем более до той, где расположился дом почтаря Зайнвла, в котором живет Прегер, заведующий Прегер? Когда они проносятся этой улочкой, Хава Пойзнер как раз что-то рассказывает Деслеру и радостно смеется. Деслер улыбается. Он столько ради нее сделал и теперь может улыбаться.
И вот тем же вечером посылают в магазин к Азриэлу Пойзнеру, чтобы позвать его домой. Жена зовет — она должна ему что-то сказать.
Эдак не спеша ему об этом сообщают, и также не спеша он отправляется домой; застает жену в столовой, где она торопливо накрывает стол к ужину. Азриэл Пойзнер стоит в дверях, холодно, спокойно смотрит близорукими глазами и ждет, по привычке медленно поглаживая бороду:
— Ну?
— Да ничего. Все в порядке.
А сама подмигивает ему, кивает головой туда, в сторону дальней комнаты, где сейчас Хава с Деслером.
— Она только что вышла, Хава, сказала, надо что-нибудь приготовить: сегодня вечером, говорит, помолвку будем отмечать.
— Вот как?..
Сказал обычным, будничным голосом и стоит, близоруко щурится и рукой медленно проводит по бороде от горла вниз. Но вдруг увидел, что жена расстилает на раздвинутом столе глаженую белую скатерть, привычно взяв ее за углы. И впервые в жизни он помог жене расстелить скатерть. Как нарочно, служанка еще днем приоделась и ушла к родне в старый город. Послали за ней маленького Лейзера.
Азриэл Пойзнер вошел в спальню. Достал из-под кровати субботние туфли, сел и стал задумчиво их разглядывать, но думал он не о них, а о себе, Деслере и предстоящей свадьбе.
«Он богат, Деслер, очень богат… Женится он на Хаве и ни на ком другом. Если они, Азриэл Пойзнер с женой, начнут сейчас усиленно наряжаться, видно будет, что они с окраины, выбились в люди… А были-то никем…»
Когда жена вошла переодеться, он по-прежнему сидел на кровати.
— Думаю, ничего не надо, — буркнул он под нос. — И так сойдет…
— Что? — не поняла жена.
Так и решили — не переодеваться, в чем были, в том и остались.
Войдя в столовую, помогли только что вернувшейся служанке зажечь большую лампу. А у дверей уже стоял служка из ближайшей синагоги, карлик, по будням работающий скорняком. Из-за этого руки у него всегда были черными. Этот проворный карлик уже разнюхал, что предстоит торжество. Быстро учуял, как могильщик покойника. Принес полный список друзей Азриэла Пойзнера. Но Азриэл Пойзнер всех повычеркивал и велел служке позвать только кантора, раввина и одного престарелого родственника, живущего в старом городе. Служка уже было повернулся идти, но Пойзнер окликнул его и спросил, не нужно ли пригласить на трапезу в честь помолвки еще и резника. Он, кажется, был немного не в себе, Азриэл Пойзнер. Надо же, в такой момент он забыл, что резника непременно надо пригласить.
На белоснежной скатерти, между двух ваз с цветами, ярко горят свечи в серебряных подсвечниках, радостно подрагивают огоньки.
А вокруг — серый обыденный вечер после ежегодной ярмарки.
Азриэл Пойзнер, в будничном люстриновом сюртуке, не говорит ни слова, хотя и надо бы обратиться к инженеру Деслеру, сидит во главе стола, будто его насильно там усадили, теребит пуговицу, а когда кто-то вдруг произносит: «Сват!» — ему кажется, что обращаются не к нему, а к кому-то другому, кто гораздо старше, и солиднее, и вообще давно пребывает в ином мире.
Хава Пойзнер тоже осталась в том же батистовом платье, которое было на ней, когда она каталась с Деслером по городу. Она сидела в углу на диванчике, одна, будто все о ней позабыли, с таким равнодушным видом, словно это была уже десятая помолвка в ее жизни, мол, надоело, скорее бы все закончилось.
Деслер, в новом пиджаке и белой рубашке с широким воротником, сидел за столом без шляпы и говорил по-русски, а раввин, резник и кантор слушали и во всем подражали друг другу, как обезьяны. Точно статисты на сцене, в костюмах, взятых напрокат, и с накладными бородами, суетились они, выбирая себе угощение к чаю. Наконец без всякого напоминания пересели за низенький столик, тоже накрытый белой скатертью, и при свете единственной свечи втроем начали составлять договор о помолвке, хотя для этой работы достаточно было бы и одного человека.