К старикам обращается на „ты“.
Лишь зайдет в пивоварню, там сразу становится тихо, как на кладбище. Агент Залкер как-то там был, потом рассказывал, бутылки дрожат с перепугу. А ключи доверяет только Яну, больше никому.
Как-то выдался очень жаркий день, и вот Деслер приходит в контору, а там бухгалтер, Фройка Нехес, сидит без пиджака в нарукавниках, и вокруг несколько покупателей, ждут, когда он выдаст им счета. Деслер ничего не сказал, прошел к себе в кабинет. А чуть позже вызывает бухгалтера и говорит, что тот может убираться.
— Слышите, что вам говорят? Убирайтесь!
А сам тут же пишет письмо и посылает Яна в уездный город за новым бухгалтером. Фройка стоит. Он хочет знать за что. Хочет что-то сказать.
Но Деслер не считает нужным даже его выслушать.
— Без разговоров!
У него в конторе, значит, не синагога, чтобы сидеть без пиджака.
У бухгалтера тут, в Ракитном, мать-вдова, ее младшие учатся у него, Прегера, в талмуд-торе. Она ходит по домам и плачет:
— За что мне такое горе? Фройка место потерял, опять без дела болтается…
Но никто не может помочь, Деслер ни с кем не считается. Тогда все берет на себя Хава Пойзнер. Это случилось как раз тогда, когда она стала помогать бедным, как порядочная. Она нанимает лучший фаэтон в Ракитном и едет к Деслеру прямо на пивоварню. Целый час убеждает его в конторе и добивается своего. И говорит ему с улыбочкой, что это, мол, хорошо, что он берет бухгалтера обратно.
Так вот, тогда у них все и началось, у Хавы Пойзнер и Деслера, с этого доброго дела. Чувства возникли, так сказать…»
Что это с Хаимом-Мойше? Ему будто не по себе. Он почти не слушает. Остановился посреди улицы и не сводит глаз с площади и магазина Азриэла Пойзнера. Там, в переулке возле магазина, показалась фигура девушки в белом, с зонтиком в руке. Дважды мелькнула. Похоже, это Ханка Любер. Уже направилась сюда, но почему-то передумала и повернула обратно. Кажется, Хаим-Мойше смотрит именно туда. Нет, нет, он просто ждет, что из Берижинца, наконец, появятся две телеги, Залкер должен прислать их за инвентарем и лекарствами из аптеки Мейлаха.
— Странно, — говорит, — они еще вчера должны были прийти.
И вдруг, что-то вспомнив, извиняется перед Прегером. Ему срочно надо в аптеку. Он там кое-что забыл.
Но ведь Прегер никуда не торопится. Он с удовольствием проводит Хаима-Мойше.
В аптеке все уже запаковано, сложено посредине комнаты и готово к погрузке на телеги, которые должны прийти из Берижинца. Зеркальные шкафы обернуты рогожей, на полу штабелями ящики. Прегер вспоминает мятные лепешки, которые брал у Мейлаха после пьянки, чтобы перебить запах перегара.
— Отменные лепешки…
Хаим-Мойше не отвечает. Вынимает содержимое из стола и укладывает в отдельный ящик. Хаим-Мойше быстро перебирает бумаги, что-то ищет. В ящик летят кипы писем, большой кошелек, пара записных книжек. Но вот ему на глаза попался маленький пакетик, и он быстро спрятал его в карман брюк. Теперь все готово. Хаим-Мойше заколачивает ящик с письмами Мейлаха и просит Прегера напомнить агенту Залкеру, что этот ящик отдельно, он к остальным отношения не имеет.
После этого Прегер двое суток валялся на жестком диване у себя в комнате и ждал чуда: «Хоть бы кто-нибудь пришел».
Но пришел только портной Шоелка, он думал застать здесь агента Залкера. Какой-никакой, но все же гость. Они начали пробовать старку Зайнвла, так, по чуть-чуть, несерьезно, но понемногу втянулись. Так и провели добрые сутки.
И Прегеру, как обычно после длительной пьянки, стала ненавистна жизнь в Ракитном. Захотелось уехать, все равно куда. Он опять лежал на диване и думал о себе, о Хаве Пойзнер и еще о различных способах, с помощью которых можно выйти из всяких особо неприятных положений. Думал он об этом не применительно к себе, а так, вообще. На ум пришло полотенце, обычное длинное полотенце, которое висит на крюке, вбитом в потолок, и пакетик, маленький пакетик с этикеткой, а на ней черный человеческий череп и перекрещенные кости. Где же он, Прегер, совсем недавно видел такой пакетик? Он пытался вспомнить — но не мог.