От удивления Лорк едва не выпустил из рук повод. Он был уверен, что жрец им попался немой. Богам, конечно, все равно — они слышат молитвы не ушами, а с людьми служители Круга общаются мало. Покосившись на пленника, Лорк ответил, дернув плечом, за которое тот цеплялся:
— Моя мать — рабыня. Отец — Вождь Тьмы племен, великий Нотон-кун. Он назвал меня своим сыном, но братья не считают меня равным себе. Они — дети свободных женщин.
— Твоя мать попала в земли ваев издалека? — жрец тепло дышал Лорку в шею. — Ведь это от нее у тебя такая черная кожа?
— Да, — хмуро ответил Лорк. — Она из южных земель. Но моему отцу нет до этого дела.
Ему вдруг пришло в голову, что они до сих пор не знают имени пленника. Конечно, настоящего он им не назовет, настоящее знают только Посвященные и Великий Тогомо, но ведь должно же быть у жреца хотя бы прозвище.
— Как звал тебя твой наставник?
Пленник помолчал. Наверное, размышлял, стоит ли довериться сыну рабыни. Затем неохотно ответил:
— Маатан.
Лорк фыркнул. Мужчина за его спиной выглядел старше Рагана, а назывался мальчиком. Впрочем, Лорк не знал, как у лаев принято звать учеников. Вполне вероятно, им вообще не полагалось полноценного имени до того дня, как в лайдо поднимется новый шатер.
— А как звали твоего наставника?
Маатан не ответил, и Лорк решил не настаивать. Хуже нет — прогневить богов неуместным любопытством. Лорк в глубине души и так считал, что они с братьями совершили непотребное, напав на ученика жреца и похитив его до Посвящения. Боги пока что были милостивы к мортам, но кто знал, как далеко простиралось их терпение?
К стойбищу подъехали, когда Го поднялся над дальними курганами. Наверное, отец направил дозорных, потому что братьев ждали. Всадники на боевых хабтагаях вскинули копья к небу, приветствуя Рагана. Лорк сморщился. Старшего сына Нотон-куна любили за храбрость, силу и ловкость, а мнение чернокожего сына невольницы мало кого интересовало. Лорк же считал своего брата хвастуном и задирой, а его самым выдающимся умением — умение исподтишка делать пакости.
Новый шатер из шкур белых хабтагаев Лорк заметил сразу. Нотон-кун ждал у входа, рядом стояли старейшины. Такой шатер ставили только на время Большого Даавана — для самых почетных гостей. В последний раз в нем жил Миарчи-кун, вождь Южной тьмы и старший брат Нотон-куна со своими женами.
Теперь в шатре предстояло поселиться Маатану, и Лорк даже немного позавидовал пленнику. Ему самому в такой роскоши жить не доводилось, да и вряд ли когда-нибудь придется. Разве что каким-то чудом он станет великим вождем, в чем Лорк сильно сомневался. Таких чудес с сыновьями рабынь никогда не случалось, даже если отцы принимали их в род.
Раган заставил своего хабтагая опуститься на колени, спрыгнул на землю.
— Мы исполнили твою волю, отец. Ученик жреца теперь с нами, и проход на Ойчор открыт.
Лорк стукнул кнутом Нура по основанию шеи, приказывая лечь. Слез сам, обернулся, протянул руку пленнику. Хотя, наверное, теперь Маатана следовало бы называть гостем.
— Спускайся, можешь опереться на меня, если устал. Раган представит тебя Нотон-куну и старейшинам стойбища.
Впрочем, воспользоваться предложением Маатан не успел. Лорка довольно грубо оттолкнули в сторону, и Бесан с Мараком, схватив жреца за плечи, сдернули его с хабтагая, швыряя на пыльную землю к ногам отца. Лорк даже зажмурился, представив на мгновение, что вот сейчас Тогомо отстегнет с пояса пламенное копье и метнет его в мортов, посмевших непочтительно обращаться с его избранным служителем. Но ничего не случилось. Только над стойбищем пронесся резкий порыв ветра — словно предупреждение. И Нотон-кун торопливо шагнул к Маатану.
— Извини моих неразумных сыновей за их грубость, жрец. Ты приехал сюда не по своей воле, но не считай себя пленником. Я предлагаю тебе почетное место у моего костра, богатый шатер и самую жирную пищу. Останься с нами, и морты восславят твое имя.
В шатер Лорка не позвали. Да он и не ждал приглашения. Сыну рабыни не пристало сидеть на одной кошме со старейшинами стойбища, пусть у него и были на это все права.
Нос Нура пересох, и Лорк повел хабтагая к колоде, полной воды. Он привык, что о Нуре никогда не заботятся рабы, приставленные к животным. Лорк всегда сам чесал его шерсть, выбирал колючки, поил и кормил. А однажды даже вырезал нарыв на крупе Нура. Наверное, так получилось и лучше: хабтагай ходил за Лорком подобно псу и при случае мог затоптать некрупного хищника, защищая хозяина.
Обтерев Нура травой, Лорк спутал его передние ноги поводом, хотя в этом не было особой необходимости, и отправился в свой шатер, который делил с несколькими молодыми воинами племени. Все они были детьми невольниц, и с ними Лорк чувствовал себя на равных.
На кошме у очага сидел только Тарс, остальные, видимо, шатались по стойбищу или проводили время с женщинами. Лорк опустился рядом с другом, протянул руку к котлу и ухватил пригоршню теплых зерен.
Тарс покосился на него.
— Как?
— Слава Го, — коротко ответил Лорк и сунул зерна в рот.
— Хорошо, — кивнул Тарс.
Гадая, о чем отец и старейшины говорят с Маатаном, Лорк растянулся на кошме, лениво глядя в огонь. До похищения он никогда не видел жрецов, и ему не с кем было сравнивать, но немногословный и, очевидно, не злой пленник Лорку, в общем-то, понравился. Во всяком случае, лай обращался с ним лучше, чем братья, и даже залечил руки. А еще — избавил от необходимости искать растопку для костра. Чудесный порошок исправно горел каждый вечер, согревая путников, не гас от ветра и утренней сырости. Жаль, что такой порошок Тогомо даровал только жрецам. Высушенный и перемешанный с сухой травой помет хабтагаев давал больше вони, чем тепла.
Полог откинулся, и Лорк приподнялся на локте. Вошедший Бесан сощурился, презрительно оглядев выцветшую занавесь и вытертую кошму.
— Жрец хочет поставить свой шатер, служение запрещает ему пользоваться чужим. Иди помоги, отец велел.
Лорк не сомневался, что помогать Маатану отец отправил не его одного, но ничего не сказал. Братья нередко сваливали на него свою работу, но это, скорее, служило своеобразным признанием родства. Никому чужому они не стали бы передоверять поручения Нотон-куна. И хотя вставать с мягкой кошмы очень не хотелось, Лорк все-таки поднялся и вышел наружу.
Жрец уже распустил завязки своего тюка и выложил на землю туго скатанное войлочное полотнище. Лорк приблизился, присел на корточки.
— Отец сказал, тебе нужна помощь. Я принесу жерди и помогу закрепить войлок.
— Жерди не нужны, — Маатан достал из середины свертка несколько упругих толстых прутьев. — Если Го будет милостив, я выращу основу для шатра прямо здесь. Хочешь посмотреть?
— Хочу, — Лорк опустился на землю. — Ты вырастишь их колдовством?
— Силой, — жрец начертил на земле круг. — Я сказал куну, что на полет стрелы вокруг не должно быть любопытных глаз, кроме твоих.
— Я вижу, что никого нет, — Лорк кивнул. — Но подумал, братья просто не захотели тебе помогать.
— Братья? — Маатан покачал головой и воткнул прутья в землю. — Нет, им нельзя. Никому нельзя, только тебе. У тебя знак, хотя тебя и не отдали жрецам.
Лорк взглянул на свою руку.
— Боги ошиблись...
Маатан опять покачал головой.
— Боги никогда не ошибаются, морт. Они отмечают избранных для служения, когда на плаще Заришах горит Камень Чин. Их взгляд может упасть не только на земли вай.
Лорк благоразумно не стал возражать — Маатан наверняка знал о служении намного больше любого морта. Другое дело, что самому Лорку знак не приносил ничего, кроме неприятностей. Поэтому вместо бесполезных разговоров он раскатал на траве тяжелый войлок и принялся пропускать кожаные завязки сквозь отверстия. Краем глаза он следил за Маатаном, сосредоточенно бормотавшим что-то в центре круга. Лорк не понимал ни слова, наверное, это был какой-то тайный язык, дарованный жрецам богами.