Сначала ничего не происходило, но потом Лорк заметил, как воткнутые в землю прутья дрожат и увеличиваются. Земля рядом с ними тоже подрагивала, точно там стремительно росли корни. Лорк подобрался ближе, прижал ладонь и пальцами ощутил живое быстрое движение.
— Это колдовство? — он повернулся к довольному Маатану.
— Да, — ответил тот и погладил один из прутьев, уже доросший до груди. — Шатер в лайдо стоит от Посвящения и до ухода лая — всегда на одном месте. Его можно вырастить только один раз.
— Тогда ты напрасно вырастил его тут, — Лорк покачал головой. — Мы уйдем отсюда, как только снежный великан Тан выпустит из своих пещер зимние ветры. Или даже раньше, если отец решит идти на Ойчор. Тогда тебе придется бросить свой шатер. Или ты нарежешь новые прутья?
— Не знаю, — Маатан оглядел получившийся высокий — в два человеческих роста — частокол. — Я попробую, хотя так никто никогда не делал.
Вдвоем они стянули вершины прутьев и туго связали их кожаным ремнем, а затем начали натягивать на них войлочное полотнище. Когда работа была закончена, Лорк сел на землю и потер ноющие ладони о штаны.
— Кто помогает жрецам ставить шатер в лайдо?
— Никто, — Маатан сел рядом. — Каждый делает свое жилище сам. Это тяжелый труд, но чем больше ты затратил сил, тем грознее твоя магия. Го никому ничего не дает даром.
Спал Лорк беспокойно. В эту ночь сны мучили его сильнее обычного. Взлетая к вершине небесного шатра, он раз за разом падал в Нижний мир следом за уходящим Го. Сражался со снежным великаном, пытался удержать в паутинных сетях безумную Томо, крался в зачарованных лесах Одноглазого Шая.
Обычно он просыпался среди ночи, вставал, пил воду, снова ложился и засыпал уже спокойно до самого утра. Но в эту ночь Лорк так и не смог выбраться из вязких кошмаров.
Утром его отправили к забойщикам. Нотон-кун собрался устроить в стойбище дааван и велел зарезать для праздника три десятка баранов. Лорку поручили рубить туши. Чтобы не измазать в крови куртку и рубаху, он разделся до пояса, оставшись только в коротких, до колен, штанах. Взял в руки острый топорик и принялся сноровисто разделывать убоину.
Вокруг уже дымили костры, женщины таскали воду в котлы, резали коренья, перебирали зерна. Носились дети, ругались старухи, собаки дрались из-за отлетевших кусочков мяса.
Лорк даже немного удивился — все-таки накануне произошло, на его взгляд, достаточно серьезное событие, а стойбище жило своей жизнью, как ни в чем не бывало. Но, поразмышляв, он решил, что все правильно. Нотон-куну подчинялись тьмы мортов, и эта огромная толпа самых разных людей — воинов, охотников, скотоводов, рабов, мужчин и женщин — просто поглотила нового человека, как вода принимает в себя мелкий камешек.
05.01.2013
5.
Сила была разлита в воздухе — она звенела песней коричневой пичужки в сгоревшей листве ближайшего деревца, пахла умирающей травой, шептала водой близкого ручья, рассыпалась мелкими камешками по берегу, взбиралась к небесному куполу пронзительной синью. Маатан чувствовал ее, как и время прихода Обряда, но не мог подчинить. И это сводило с ума не хуже беспутной Киешат, туманило разум бессильной злостью.
Когда время ежедневного Обряда истекало, проходила и злость, просачивалась водой в прожаренный Го песок, сменяясь безразличием. Маатан вставал с земли, на которую опрокидывала его Сила, отряхивался и продолжал жить дальше — вдали от Ойчора и своего предназначения.
Круг искал его, шарил жадными руками, но зацепить не мог. Как и Маатан — дотянуться навстречу. Сила раз за разом проходила мимо, сметая его с пути и даже не замечая. Маатан знал, что она всегда была способна нащупать жреца, как бы далеко он ни находился от лайдо. Но ученики никогда не уходили из Круга до Посвящения…
Мысль о том, чтобы самому дойти до Ойчора и добраться до Правителя, казалась чудовищной и неосуществимой. Ойчор — не то место, куда Маатан мог позволить себе войти. Останавливал не страх, а что-то другое, глубинное, связанное со служением. Жрецам не полагалось видеть, как живут вай.
Впрочем, как живут морты им тоже видеть, вероятно, не полагалось, хотя об этом Ото-лай никогда не упоминал. Кто же мог предположить, что морты доберутся до одного из Избранных?..
Маатан старался не подавать вида, но на самом деле с большим любопытством следил за жизнью стойбища. Порой суетная и бестолковая, она привлекала его, давая новые впечатления и знания. Нет, за несколько дней он не стал ощущать себя среди людей своим — такое, наверное, вообще было недостижимо. Но со стороны наблюдать оказалось забавно.
Бродя между шатрами, Маатан видел, как сталкиваются зависть и страсть, обида и доброта, подлость и нежность. Обязанностей у него не имелось, пропитанием гостя-пленника обеспечивали, так что забот у Маатана было немного.
В первые дни ему даже предлагали женщин: едва откинув утром полог, Мааатан обнаруживал около шатра рабынь, готовых его обслужить, но неизменно отправлял их восвояси.
В конце концов к нему прислали Лорка с вопросом — почему. Тот не стал ходить вокруг да около, спросил напрямую:
— Ты отказываешься от женщин, потому что они рабыни? Если хочешь, Нотон-кун пришлет тебе любую из тьмы племен, подвластных ему, только выбери.
— Если Нотон-куну больше не нужен жрец — я так и сделаю, — ответил Маатан.
— Служение запрещает близость? — изумился Лорк. — Боги настолько жестоки к своим слугам?
— Нет, — покачал головой Маатан. — Близость не под запретом. Но только с теми, кто отмечен. Как ты, — он не отказал себе в удовольствии провести пальцами по темному предплечью со светлым узором.
Кажется, Лорк едва удержался от того, чтобы не шарахнуться прочь.
— Со мной?
— И с тобой я могу тоже, — согласился Маатан.
— Но я же мужчина! — Лорк вскинул голову, точно уже готовился защищаться.
— Конечно, мужчина, — спокойно согласился Маатан. — Боги не отмечают женщин.
Лорк не стал больше ни о чем спрашивать и надолго замолчал, время от времени кидая непонятные взгляды.
— Не обязательно говорить это твоему отцу, — посоветовал Маатан. — Расскажи только, что если я проведу ночь с женщиной — не пройду Посвящение.
Лорк кивнул и вышел, не опустив полога.
Маатан смотрел ему вслед — высокому, худому, легко ступающему по земле, — и в очередной раз думал, насколько же тот не похож на своих коренастых, приземистых и длинноруких соплеменников. Неудивительно, что они его задирали. Родись Лорк девушкой — возле его шатра мужчины постоянно затевали бы драки за право обладания. И необычный цвет кожи только прибавлял бы ему очарования в их глазах.
Нотон-кун не хвастал — ему действительно подчинялись тьмы мортов, и когда в стойбище собралось достаточно воинов, он снова пригласил Маатана в свой шатер.
В отличие от большинства своих старейшин, Нотон-кун был жилист и подвижен, хотя лицо его уже избороздили морщины. Приземистый, как все остальные, он, однако, не выглядел низким, широкий лоб говорил об уме, а резко обозначенная нижняя челюсть — о несокрушимой воле. Впрочем, человек с другим нравом и не смог бы объединить кочевников — где уговорами, где обманом, а где и силой.
— Садись, жрец, — указал Нотон-кун на кошму слева от себя, — и проси богов послать нам Тали-удачу. А перед дааваном принесешь жертву за успех похода. Морты ждали его тьму Оборотов.
Он был еще и отважен, Вождь Тьмы племен. Недаром собирался идти на Ойчор. Похоже, Нотон-кун был твердо уверен, что боги — особенно Тали и отец воинов, грозный Моро — на его стороне.
Маатан не смог бы, даже если бы захотел, помочь мортам — ни советом, ни волшбой: Сила по-прежнему не подчинялась ему, а о Великом Ойчоре он знал не больше их. Так что ему ничего не оставалось, как действительно заняться жертвенником и творением молитв в надежде, что боги все-таки его услышат.