Не проклинал асфальт.
Мы – дети городов,
Строителей, ушедших
По зову перестройки
Из разных деревень.
Мы – дети городов,
За жизнь поднаторевших
В походке – руки в боки! –
И в шапке – набекрень.
Не ЛЮБИМЫЕ ПЕРЕСТРОЙКОЙ
Шагнуть бы в молодость, назад,
Любя напоры кровотоков,
Хоть и потокам кривотолков
Была не рада… Кто же рад?!
А разве не было огня
Из-под бровей в глазах глядящих –
Из тёмной ночи среди дня?
…И нет средь них вперёдсмотрящих?
Готовясь к подвигу утрат,
Они, приняв судьбу-разлуку,
Храня привязанность к рассудку,
Свой обживали дом, как ад.
Они ещё покамест здесь.
Вот их резон, простой, как правда:
«Есть у Страны Лицо, – но надо
Ему придать и злость, и спесь».
Хоть жёстки челюсти-тиски,
Хоть ныне писаны законы,
В тьме перестроечной
безвольны
Они, заняв свои шестки.
* * *
Себя спрошу, зачем вставать с утра,
Всыпáть заварку в чайник иль в кастрюльку?
…Ужель затем, чтоб выкинуть вчера
Из памяти – и посвистеть в свистульку?
Детей забава, горькая притом.
…Послевоенный голод, – но игрушки
Не примет печь… И тощий кот с хвостом
На свист летит, как выстрел тот из пушки!
И смех, и грех!.. А впрочем, так и есть.
Или, вернее, так когда-то было.
…Вставать с утра,
за стол столетний сесть,
Стихи кропать о том, что накопила.
безыдейные
Собачий холод!.. Вот беда!
С утра – морозище под тридцать.
В клубах от выдохов столица
Погребена… И города
Другие – тоже ей под стать:
Нет горожан, одни медведи.
Все неуклюжи, а намедни
У них была и прыть, и стать,
И человечьих сотня лиц
С лица необщим выраженьем,
И даже троечка синиц
С девическим телосложеньем.
Сейчас – ни тех, ни тех!
Взгляни:
Погребены в дикарской стуже
Родного города огни.
И, затворив глаза потуже,
Кричит из форток детвора:
«Идите, южные ветра,
Сплошной стеной, как оккупанты!..»
…Когда наступит миг расплаты,
И ливни примет «на ура»?
* * *
Завьюжит март – не станет глазу
Ни вязи строк, ни бела дня.
Разбит хрусталь стиха, но вазу
Нельзя лишать её огня.
В глазах – ни солнечного блеска,
Ни бликов, занятых игрой.
…С печальных окон занавеска,
Бессонной, сорвана тобой.
Упрёшь глаза в далёкий угол,
Где темь и царство тишины.
Спугнёшь, вздыхая, тени пугал
С волшебной – в плесени! – стены.
Побережёшь при этом нервы,
Пугаясь их перенапрячь:
Вернёшь испытанные меры,
В двадцатый раз ударясь в плач, –
И обернётся ночь – не сразу,
А много позже – белым днём.
…С цветами солнечную вазу
Не заслоняешь ночником.
певец за сценой
Так приросла к тебе чужая,
Тобой не прожитая боль,
Что лучше б выпала иная –
Её желать ты вправе – роль
Певца любви, певца за сценой:
В ней – защищённый от идей,
Ты веришь смерти откровенней,
Чем жизни в логове людей.
пустырь
…И снова – май,
И к сердцу на подходе
И память, и бессонные слова.
Не режу правду-матку о свободе,
О том, что завоёваны права
На рай, где облака ещё не редки,
Но небосвод всё ярче и синей.
Не заливаюсь соловьём на ветке –
Молчать, как наблюдатель, всё ж верней.
Вот полдень хочет солнышка, распеться,
Обнять и высь небесную, и ширь!
Ведёт-ведёт ещё живое сердце
Меня к тебе, из прошлого пустырь.
Усыпан ты не знаками вниманья:
Здесь парочки – и сумрак, и заря! –
В предутреннем экстазе одичанья
Красивы так, что не рыдать нельзя!..
И эти слёзы знают о потере
Всего, чем век уже не дорожил,
И на пустырь всё звал и звал метели, –
И… обрывал метелям плети жил.
Соло для души
* * *
Ах, весна, шелушится кожица
На щеках, губах, лбу – ребёнка.
А печаль моя споро множится:
Как трава на боку пригорка.
Там, где солнце – трава погуще.
Где нет солнца – трава пожиже.
…Без печали – я – неимущая!..
Словно золото, солнце – рыжее.
Вся весна – буйный приступ радости!
Жаль, что времечко всё же движется
К тем дождям, что придут в августе:
Всё худей и худей календарь-книжица.
Отрываю, рву листок за листочком,
Жгу и жгу их, как заведённая!
…Зря, весна, скачешь, как по кочкам,