Лось чихнул. Ходят тут всякие жертвы ОРЗ!
– Американские. С рук у дедка на станции купил, там еще стрелочник висел на вывеске.
– А чего ж дедок не носил? – поганец не отставал.
– Велики были.
Ременюк чихнул еще раз, за компанию..
– И штаны американские, и ботинки американские. Может ты шпион ихний?
– А чего б я пошел стрелять этих вчерашних придурков? Они еще и блохастые. Шпион зря не рискует.
– А ты над огнем потруси.
– Я пойду? – Лось выскочил за дверь. Паша выпил четвертую кружку воды и последовал за ним. Необходимо было поговорить. И серьезно.
Укромное место нашлось далеко не сразу – то кто–то спросит, а чего это вы у меня под окном делаете? то ребенок закурить попросит – Лось возмутился до глубины души – у него еще зубы молочные не сменились, а уже курит!, то Манька с привязи сорвалась. И какой же придурок придумал эту поговорку про бодливую корову? У Маньки рога были просто загляденье, и паскудный характер прилагался. А с виду такая безобидная рыженькая корова, прям как в мультике. И, к тому же, у нее хозяйка – попадья! Маньку общими усилиями успокоили, накинув мешок на голову. Попадья куда–то ушла под ручку с Якименко, за ее хатой были непроходимые заросли малины – рай для конспираторов.
– У нас проблемы, – заявил Паша.
– Наконец–то понял! – Лось пытался свернуть самокрутку. Не получалось. – Мы уже вляпались по уши! К белым мы уже пойти не можем, красным помогать – я не коммунист.
– И мы не можем попасть обратно. Портал после ящиков искрить начал. Я поэтому и предложил лезть одновременно.
Лось ничего не ответил. Просто сворачивал самокрутку из листка календаря за прошлый год. На листке было написано «Тезоименитство Е» .
Глава вторая
Паша уже ничего не понимал. Ситуация из малоприятной превратилась в тошнотворную – ну разругался с товарищем, ну ушел, взяв себе в дорогу кусок сыра, ну заблудился – степь же плоская, одинаковая. Ну нашел каких–то белогвардейцев. На свою голову. Сиди теперь в сарае, под охраной, в компании не пойми кого. Хотя компания из него никакая. Лежит себе, не шевелится. Может он вообще мертвый? Паша на всякий случай отодвинулся подальше. Знать бы еще, кто это. Хотя если этот кто–то мертвый, то ему хорошо. А вот что с ним самим будет? Откуда он знает численность махновцев? Он же их не считал. Товарищ по несчастью зашевелился.
– Комиссар?
– Нет–нет, – Паша отодвинулся еще дальше, хоть сокамерник так и лежал ничком.
– Шкода.
Дверь сарая открылась без скрипа. На пороге стоял юнкер в сопровождении двух солдат.
– Надумала, сучка?
Паша опешил. Юнкер тоже, при этом покраснев по уши. Один из солдат заулыбался, второй деловито пнул сокамерника. Тот, по–прежнему, не поднимая головы, также спокойно продолжал разговор.
– Не хочется девкой умирать, правда?
На этот раз сокамерник получил гораздо сильнее, по селезенке. Или печени? Что у человека слева?
Юнкер соизволила обратить внимание на бывшего студента.
– Я ничего и никого не знаю, – даже не соврал Паша.
– Как жаль, что мой дядя не может выполнять свои обязанности. Он умеет развязывать языки.
– Уже сдох от гангрены? – напомнил о себе сокамерник.
– Не дождешься! – пискнула юнкер.
– Дождусь. Видела, как от гангрены подыхают? Быстро. К вечеру протянет ноги.
– Ты будешь подыхать медленно, мразь махновская, очень медленно.
Сокамерник рассмеялся.
– Очередная анархическая гнида, – заметил юнкер, – студентик–нигилист, который
хочет изменить мир.
– Сборище идиотов, – Паша понимал, что его будут бить. Ногами. Или прикладами. Но шансов выжить у него уже не было.
Оказывается, искры из глаз летят – это не метафора, это еще и больно. По почкам–то зачем? А еще погоны нацепили! Дальнейшее Паша чувствовать перестал, потому что второй раз в жизни отключился.
– Очухался, – голос был незнакомый. Да еще и темно, ничерта не видно.
Сокамерник. Рядом сидит.
– И питание здесь не предусмотрено.
Сокамерник фыркнул.
– Их благородие сдохло. Мучительно.
– Пуля в брюхо?
– Откушенный палец.
Паша решил, что не будет расспрашивать. Тоже мне, доктор Лектер нашелся.
Шансов сбежать не было – и сарай крепкий, и закрыт основательно, и охранник стоит. Курит. Оставалось только спать и ждать. И надеяться, что расстреляют, а не посадят на кол, к примеру. Сокамерник уже храпел.
Утро напомнило о себе диким голодом и другими некуртуазными желаниями. Паша окончательно разочаровался в идеалах белогвардейцев. Сокамерник на тыканье пальцем не отреагировал. Ну хоть теплый, и то хорошо. Бывший студент с тоской вспоминал те славные дни, когда самым страшным кошмаром была сессия. Он бы сейчас съел даже плюшку из буфета. Мерзкое полусырое тесто, неизменная подгорелость дна, изюмина как украшение. И Спрайт! Целый литр этой сладкой пакости.