– А могла ли она по собственной воле забрести на городской пустырь? – не удержавшись, спросил Тимофей Савельевич, включая режим следователя.
И в ту же секунду он поймал на себе гневный взгляд Карпушина и его жены. Но поскольку Диана так и продолжала сидеть, опустив глаза в тарелку, то не заметила предостерегающих взглядов тёти и дяди и решила ответить на заданный вопрос.
– Да, это было вполне в её духе. В последнее время она специально старалась выбирать пустынные улочки, чтобы ни с кем не встречаться. Мы и переехали в Туманогорск лишь потому, что мама чисто физически не могла жить в перенаселённом городе, где просто невозможно побыть в одиночестве.
– Да, это многое объясняет, – задумчиво промолвил Тимофей Савельевич, но продолжить дальше свои расспросы ему не позволили.
– Мы очень благодарны Вам за помощь, – отодвигая опустевшую тарелку в сторону, сказал Карпушин, – но вынужден напомнить, что пользоваться расстроенными чувствами детей, потерявших обоих родителей, задавая им бестактные вопросы для того, чтобы заполнить пробелы в своём расследовании, непорядочно. Хотите что-то спросить – спрашивайте взрослых! Но не забывайте, что у любого терпения есть предел.
– Да, извините, – промолвил Тимофей Савельевич, хотя не чувствовал за собой ни капли вины.
– Уверен, что все уже сыты, так что можем отправляться на вокзал, – поднимаясь из-за стола, сказал Карпушин.
Остальные члены его семьи послушно последовали за главой семейства и поднялись со своих мест.
Больше никто не обмолвился ни словом. Тимофей Савельевич искренне хотел проводить семейство Карпушиных на железнодорожный вокзал, но Юрий Геннадьевич не позволил ему сделать это. Он вежливо, но в категоричной форме попрощался с Тимофеем Савельевичем, поблагодарил его за услуги, оказанные их семье, после чего велел своим домочадцам следовать за ним, оставив нашего героя в некоторой растерянности, которая усугублялась новой проблемой, которую ему подкинули Карпушины. А именно, что делать с оставленной ему урной с прахом?
Однако прошедший день был и так чересчур наполнен событиями, и заниматься ещё и тем, что могло подождать, уже не стоило. Поэтому Тимофей Савельевич убрал урну с прахом в пакет и повёз её к себе домой.
Оказавшись в родных стенах, наш герой вновь почувствовал неимоверную усталость, которую влекли за собой его заботы по восстановлению честного имени Людмилы Стрельцовой и возвращении её тела семье. И Тимофей Савельевич едва успел разуться, скинуть пиджак и дойти до дивана, как тотчас уснул. И лишь на следующий день, когда голова его немного посвежела, он снова посмотрел на пакет, стоящий у него в коридоре, и начал думать.
Если он отнесёт эту урну в полицию, как того хотел Юрий Карпушин, то это вряд ли обрадует туманогорских полицейских. Хотя Тимофей Савельевич был уверен в том, что в урне находится прах пропавшей гражданки Анохиной, доказать это сейчас будет невозможно. А потому никто и браться не будет за такое безнадёжное дело. А добавлять лишнюю головную боль родной полиции Тимофей Савельевич не хотел. Поэтому он решил поступить так: навестить сожителя Анохиной и вручить ему урну с прахом. Пусть он похоронит свою бывшую подругу по-человечески, потому что никто другой это делать точно не будет. Пусть этот человек развеет прах в каком-нибудь памятном для них двоих месте и будет жить со спокойной душой, зная, что его любимая женщина нашла упокоение. И Тимофей Савельевич вновь надел свой пиджак, прихватил пакет с урной и отправился по адресу Лавочкина Николая Ильича, чьи данные имелись в материалах расследования. Благо, на календаре была суббота, и имелись все основания считать, что гражданин Лавочкин находится сейчас у себя дома.
Поднявшись на второй этаж четырёхэтажного кирпичного дома, Тимофей Савельевич подошёл к нужной двери и поморщился. Входная дверь в квартиру была старой, и в некоторых местах на ней имелись заметные вмятины. И насколько убого выглядела квартира, располагавшаяся за этой дверью, приходилось только догадываться. Но Тимофей Савельевич решил, что следует надеяться на лучшее и нажал на дверной звонок. И вскоре Лавочкин Николай Ильич, собственной персоной, появился на пороге.
Это был мужчина лет пятидесяти, но выглядел он старше из-за глубоких морщин на лице и землистого цвета кожи. Он был трезв, что уже являлось удачей, и Тимофей Савельевич заговорил с ним.
– Николай Ильич, если не ошибаюсь?
– Он самый, – ответил мужчина, стоящий в дверном проёме. – Что надо?
– Я хотел поговорить с Вами по поводу Вашей жены, – вежливо произнёс Тимофей Савельевич, но Лавочкин прервал его.