Он сделал паузу:
— Но главное — не просто рекорды. Главное — распространить этот опыт на все заводы, на все шахты. Создадим специальные курсы. Организуем обмен опытом. Пусть каждый рабочий видит: вот они, настоящие герои нашего времени!
— А как назовем движение, товарищ Сталин? — спросил Куйбышев.
— Пока рано говорить. Пусть народ сам придумает имя. Важнее другое — создать систему. Товарищ Краснов, вы ведь поможете с организацией?
— Конечно. У нас уже есть наработки. Можно создать специальные школы передового опыта.
— Правильно! — Сталин оживился. — И еще надо показать все преимущества. Товарищ Колесов, сколько вы сейчас зарабатываете?
— Около ста двадцати рублей в месяц, товарищ Сталин.
— А после рекорда?
— Больше трехсот вышло…
— Вот! — Сталин повернулся к Орджоникидзе. — Пропишите в постановлении особую систему оплаты для передовиков. Пусть все видят: работаешь лучше — живешь лучше.
Он снова прошелся по кабинету:
— Товарищ Доброгост, а вы готовы обучать других шахтеров своему методу?
— Так я уже начал, товарищ Сталин! — оживился забойщик. — У меня четверо учеников, все из молодых. Горят желанием!
— Замечательно! Вот она, настоящая передача опыта. Товарищ Орджоникидзе, учтите это в постановлении. Создадим целую сеть таких учителей.
Куйбышев что-то быстро записывал:
— А как обеспечим массовость движения?
— Через соревнование, — ответил Сталин. — Между цехами, заводами, отраслями. С регулярными слетами передовиков, обменом опытом, освещением в печати. Пусть вся страна знает своих героев!
Он повернулся к рабочим:
— Товарищи Колесов, Доброгост, на вас ложится особая ответственность. Вы станете первыми. За вами пойдут другие. Справитесь?
— Не подведем, товарищ Сталин! — в два голоса ответили передовики.
— Верю! — Сталин улыбнулся. — Завтра газеты напишут о ваших достижениях. Начинается новая эпоха в истории советской промышленности.
— А что с автоматизацией? — подал голос Куйбышев. — Разработки товарища Бонч-Бруевича заслуживают особого внимания.
— Несомненно, — Сталин вернулся к столу. — Создадим специальное конструкторское бюро. Товарищ Бонч-Бруевич, возьметесь?
— Готов служить, товарищ Сталин, — четко ответил изобретатель.
Сталин прошелся по кабинету, попыхивая трубкой:
— А что скажет наука? Профессор Величковский?
Николай Александрович поднялся:
— Удивительный сплав научной мысли и рабочей смекалки. Молодой Светлов разработал схему автоматизации, основываясь на системе Бонч-Бруевича. А товарищ Колесов своим опытом довел ее до совершенства.
— Именно так и должно быть, — Сталин остановился. — Наука и труд, интеллигенция и рабочий класс, все вместе. Кстати, товарищ Краснов, как вам удалось объединить таких разных людей?
— Надо просто дать каждому возможность проявить себя. Вот Андрей Светлов, он из из простой семьи, но мы отправили его учиться. Теперь он ведущий инженер. А Захар Петрович со своим опытом помогает молодым специалистам понять производство изнутри.
Сталин кивнул:
— Правильно. И такой опыт надо распространять. Товарищ Орджоникидзе, подготовьте постановление… — он сделал паузу. — О создании системы рабочего новаторства. Пусть товарищ Колесов возглавит движение металлургов-новаторов. А методику товарища Светлова надо внедрить на всех заводах.
Разговор продлился еще час. Обсуждали детали, сроки, возможности. А я думал о том, что теперь перед нами открываются новые пути. Именно то, что нужно для будущего рывка.
Когда все закончилось, Сталин лично пожал руку каждому:
— Спасибо за работу, товарищи. Не подведите.
А Колесову и Доброгосту добавил:
— Особенно рассчитываю на вас, товарищи. Покажите всем, на что способен советские рабочие.
Уже в приемной Колесов утер пот со лба:
— Ну, Леонид Иванович, теперь держись. Такую марку придется держать…
Теперь торжественная часть закончилась. Через полчаса меня вызвали к Сталину. Уже одного.
В кабинете мы остались втроем — Сталин, Орджоникидзе и я. Хозяин кабинета долго раскуривал трубку, разглядывая меня сквозь клубы дыма. Тишина становилась гнетущей.
— Знаете, товарищ Краснов, — наконец заговорил Сталин, медленно прохаживаясь по кабинету, — есть две категории людей. Одни преданы идее. Другие… — он сделал паузу, — преданы результату.
Я почувствовал, как по спине пробежал холодок. За внешне отвлеченными рассуждениями явно крылся какой-то подтекст.
— К каким бы вы себя отнесли? — Сталин внезапно остановился, в упор глядя на меня желтоватыми глазами.