Я поправил потертый картуз, купленный специально для этого визита. В прежние времена я бы постеснялся показаться в таком виде, но сейчас важнее не привлекать внимания. Степан, в таком же простом картузе и брезентовой куртке, деловито возился с полуторкой, делая вид, что проверяет мотор.
— Василий Игнатьич! — окликнул я сгорбленную фигуру у входа в складской корпус. — Не узнаете?
Старый Прохоров близоруко прищурился, потом просветлел лицом:
— Никак молодой Краснов? Леонид Иванович? А я-то думаю, кто там спрашивал про старое оборудование… — он понизил голос. — Батюшку вашего, Царствие ему Небесное, хорошо помню. Сколько раз выручал меня в трудные времена.
— Вот и я к вам, Василий Игнатьич, может, поможете, как отцу когда-то?
Прохоров огляделся по сторонам:
— Пойдемте-ка в контору, там потолкуем.
В тесной конторке пахло сырой штукатуркой и махоркой. На стене вкривь висела выцветшая схема складского хозяйства, на столе лежали громоздкие конторские книги в потертых коленкоровых переплетах.
— Значит, станки ищете? — Прохоров прикрыл дверь. — И печи термические? Знаю, знаю… У меня тут как раз списывают партию оборудования. С крупповского завода в Эссене, еще в четырнадцатом году купили. Только зачем вам это старье? У вас же на заводе современное все.
— В том и дело, Василий Игнатьич, что заводское оборудование сейчас все под оборонные заказы занято. А тут… — я замялся. — Тут особый случай. Нужно кое-какие эксперименты провести, но тихо, без лишнего шума.
Прохоров понимающе кивнул:
— Ясно-ясно… Что ж, пойдемте, покажу. Только, — он поднял палец, — официально это все в металлолом идет, под списание. По документам — лом черных металлов, не более того.
Мы прошли в дальний угол склада. В пыльном сумраке громоздились станки, укрытые промасленной бумагой. Прохоров сдернул покрытие с одного из них:
— Вот, токарно-винторезный «Круппа». Точность — две сотых миллиметра. Таких уже не делают. А вон там, — он махнул рукой в угол, — термическая печь с регулировкой до градуса. И все на ходу, только почистить да смазать. Качество у немцев дай боже.
Я обошел станок, проверил ходовой винт. Действительно, состояние отличное, только пыль да легкая ржавчина снаружи.
— А это что? — я указал на массивный агрегат у стены.
— О, это особая вещь! Пресс гидравлический, тоже крупповский. Давление двести атмосфер. Знаете, сколько такой стоил до войны?
— Беру, — решительно сказал я. — Все беру. И станки, и печь, и пресс. Сколько?
Прохоров назвал цену. По нынешним временам сущие копейки за такое оборудование. Ведь официально это шло как лом.
— Только вывозить нужно ночью, — предупредил он. — И частями, не все разом. А то внимание привлечем.
— Степан! — позвал я. Бывший шофер возник в дверях как тень. — Организуешь перевозку?
— Сделаем, Леонид Иванович. У меня знакомый в автобазе, даст три полуторки. За ночь управимся.
— Вот и ладно, — Прохоров достал из стола растрепанную ведомость. — Сейчас документы оформим. На подставную фирму, как договаривались?
Я кивнул, разглядывая станки. С таким оборудованием можно делать броню любой сложности. Главное соблюдать конспирацию. Хорошо, что текущие оборонные заказы идут через основной завод, это отведет подозрения.
Когда мы вышли со склада, уже смеркалось. Моросил мелкий дождь.
— Как батюшка ваш, помню, говаривал, — негромко произнес Прохоров на прощание. — Хороший инструмент половина успеха. А уж эти станки… Таких сейчас днем с огнем не сыщешь. Только смотрите, — он понизил голос, — поосторожнее. Времена нынче такие… За каждым станком глаз да глаз нужен.
Я крепко пожал его руку:
— Спасибо, Василий Игнатьич. Век не забуду.
— Ну что вы, — смутился старик. — Это я вашему батюшке… считайте, долг возвращаю.
Мы со Степаном сели в полуторку. Брезентовый верх чуть слышно шелестел под дождем.
— К ночи готовь машины, — распорядился я. — И людей надежных подбери. Чтобы язык за зубами держать умели.
— Все сделаем, Леонид Иванович, — отозвался Степан, заводя мотор. — Не впервой.
Полуторка тронулась, разбрызгивая лужи. В зеркале заднего вида я видел, как Прохоров все еще стоит у ворот, маленький, сгорбленный. Последний из той, прежней жизни, когда слово купца и рукопожатие значили больше любых письменных договоров.
После переговоров со старым отцовским работником я отправился на завод. Вечером снова в потайную лабораторию. Тут уже вовсю кипела работа.